Базалетский бой (Великий Моурави - 5)

Угрюмый Миха, издали наблюдавший за ханами и как бы угадав, о чем они беседуют, приблизился и почтительно приложил руку ко лбу. Он заверил персидских сардаров, что князь Зураб Эристави преисполнен к ним самых дружеских чувств и желает отважным силам "льва Ирана" невредимыми достигнуть пределов Кахети. Поэтому он, Миха, слуга арагвского владетеля, не повел иранцев через Гомборский перевал, где каждый камень - союзник хищника Саакадзе, не поведет и через земли Сабаратиано, где каждый овраг пристанище змей. Нет, он откроет возвышенному мирзе и всесильному хану никому не известный проход в Кахети через Гареджис-мта. Пусть сардары не поскупятся на доверие, оно будет вознаграждено благодатным исходом.

Приказав арагвинцам повернуть к броду через Куру, Миха во главе конницы переправился на левый берег и принялся услужливо помогать иранцам налаживать переправу.

Сарбазы подбодрились. Очутившись между двух огней, они предпочли воду. Но Иса-хан, наградив Миха алмазной застежкой, тут же повелел минбаши выдвинуть в боковые дозоры ленкоранцев с мушкетами и так двигаться от сумерек до рассвета к Гареджийскому перевалу, а днем залегать в густых чащах, пока окончательно не минует опасность, в чем заверил Миха. И впредь, повелел хан, не разжигать костров, не варить пищи, довольствуясь: ханы холодным мясом и сладостями, сарбазы - лепешками и тыквенными корками.

А дни ползли, будто издеваясь над короткими ночами, которые перемешивали, как черные ремешки в корзине, и без того одинаковые тропы. Сарбазские тысячи терялись во мгле, слепо повинуясь проводникам-арагвинцам.

- Как бы жестокость не пробудилась во мне, - хмуро сказал Иса-хану утомленный Хосро-мирза, плеткой сбивая пыль с плаща. - Не кажется ли тебе, благородный хан, что гурджи Миха нарочно кружит нас по горным крутизнам?

- Не позволяй шайтану, о Хосро-мирза, искушать твое терпение. Аллах пошлет нам оазис покоя после пустыни волнений. Скоро случится то, что должно случиться.

И наступила ночь! Словно черными столбами подпирает она звездный купол. Небо уже не прозрачно-синее, а сиренево-серебристое, и под ним угадывается виноградная долина, обогащенная призывно рокочущей рекой.

- Иори! - воскликнул Миха, снял шлем, поклонился востоку и торжественно объявил, что опасность миновала. Иранское войско находится по ту сторону Гареджис-мта.

Радостные возгласы отозвались гулким эхом в последнем ущелье. Сарбазы бесновались, без умолку смеялись, неистово пускались в пляс. "Алла! Иялла!" - со звоном скрещивая копья, воздавали молитву "вечнодлящемуся".

Потом запылали костры, забулькала вода.

Но первый луч света, как вскинутая сабля, послужил сигналом. Едва сдерживая нетерпение, Хосро-мирза и Иса-хан вскочили на коней. За ними минбаши и юзбаши. Распустили оранжевое знамя "льва Ирана" и рванулись с отрогов к манящей долине, не разбирая ни троп, ни дорог. Они мчались как одержимые, не замечая времени, не чувствуя ни голода, ни жажды... А позади оставалась картлийская земля, опаленная, но не побежденная.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

"Может ли беспрерывно человек шагать ночь, день и снова ночь? Человек, наверно, не может, а Георгий Саакадзе неделю будет давить цагами каменный пол, пока не приведет в боевой строй свои мысли".

Так говорили "барсы", сами позабыв о сне, бесцельно меряя длину и ширину замкового сада. Они сравнивали себя с бронзовыми грифонами и мраморными крылатыми конями, расставленными вдоль аллей, грозными на вид, но прикованными к пьедесталам и поэтому не имеющими души. На линии зубчатых крепостных стен азнауры смотрели так, как смотрит барс на добычу перед прыжком через пропасть.

Сначала непривычная тишина будто окутала горные отроги, ущелья. Борьба с Иса-ханом и Хосро-мирзою оборвалась внезапно, как в песне. Всадники едва успели натянуть поводья, и кони, тревожно поводя ноздрями, прервали свой бег на повороте к Тетрис-цихе.

- Что ж, - Ростом привстал на стременах, оглядел придорожный кустарник и нарочито зевнул, - раз даже за пять марчили нельзя найти хотя бы хромого сарбаза, поскачем, друзья, к близким, а заодно разведаем, что за звон потрясает небо.

Звон! Звон, подобно смерчу, возносится ввысь и, словно осколки меди, падает в долины, оглушая и путника, и лесного зверя, и мечущихся птиц. От края и до края содрогнулась Картли от ударов в колокола. Невидимой волной вырывается звон из городов, перекидывается в деревни, замки. Даже в Бенари, еще не точно зная причину благовеста, подхватили перезвон, и так затряслись колокола в двух церквах, что окна зазвенели.

И вдруг одновременно в ширящийся звон врезался сонм голосов.

С амвонов, потрясая крестами, загудели епископы, архиереи, благочинные, священники, дьяконы.