Базалетский бой

Сорвав с воротника крупную жемчужину, Теймураз прикрепил ее к эфесу меча Зураба. Единение царя с князьями достигло своего апогея, гремели дапи, звенели пандури. Зураб сиял. В гуле восторженных голосов ему слышался звон льдинок, будто духи Арагви уже сооружали провидцу, владетелю черной медвежьей лапы, сжимающей золотой меч, горский трон.

И не заметили, как сгинул день. Блики заката багровели, предвещая ненастье. Глухо журчала вода, вращая колесо водяной мельницы, и терялась в сумрачной лощине. Едва виднелась каменистая тропа, взлетая к оружейной башне, где пылал костер, освещая людей, выносящих из башни охапки клинков. У начала тропы белел высокий кол, а на нем торчал череп.

Деревня Чала жалась к каменистым отрогам, от мицури — землянок тянулся едкий дым очагов. Лай собак то обрывался, то вновь несся со всех сторон. В полумгле звякали цепи, слышались отрывистые голоса.

Около водяной мельницы столпились крестьяне. Эти сумерки, вечер, ночь принадлежали еще им, а завтра они уже будут безмолвны, как это облако.

Завтра! Оно было неотвратимо. С первым светом мсахури раздадут им оружие, ударят дапи, и перед строем дружинников Чала кичливо проедет молодой князь Джавахишвили. Он поведет их на Базалетское озеро, куда уже выступил старый князь с передовой дружиной, составленной из месепе и глехи, обученных на Дигомском поле. Наверно, они уже в Душети.

А завтра тут взметнется княжеское знамя: над белыми горами серебряный меч. Легкий шелк, легче тумана, а давит, как рухнувшая скала — молодой лес. На заре пророкочет княжеская труба, призывая на бой. Против кого? Страшно подумать… против Моурави!

Будь проклята эта ночь! Остановись, мельничное колесо! Может, и время остановится с тобой! Пусть продлится ночной мрак! Не надо солнца! Между двух белых гор оно на княжеском знамени! И лучи его острее копий! Раскаленных копий! О-о-о, на кого нацелены они? Страшно подумать… на Моурави!

Душная ночь в Чала. Близится кровавый день Базалети.

— О-о-о, люди! Что делать? Как поступить?

Мнутся крестьяне, не зная, на что решиться. Рослый парень в гневе срывает с головы папаху, швыряет наземь:

— Прямо скажу, идти с князем против Моурави — измена Картли!

— Э-э, Закро, когда поумнел? — буркнул сын мельника, опасливо озираясь на башню.

— На Дигоми поумнел. Когда прыгнул через ров, подумал: «Клятву верности Моурави даю».

— А когда клятву давал, о жене, матери, отце думал?

— Отец согласен…

— Что согласен? Под ярмом ходить?

Плотно обступают крестьяне негодующего Закро.

— Или красавицу дочь на позор отдать?

— Может, жену свою ты сборщику подаришь? Давно проклятый на Тинико так смотрит, как ястреб на голубя!

— Напрасно пугаете! — твердо сказал Буадзе. — Я тоже дигомец, тоже с Закро к Моурави пойду.

Зашумели, обрадовались, точно ждали решения деревенского силача.

— И я к Моурави!

— И я!

— И я!

— О-о-о, сколько ишаков в нашей деревне! — замахал башлыком пожилой глехи. — Вы только одни хотите к Моурази? А мы не согласны?

— Тише говори! Тише!

— Забыли, что в церкви в воскресенье глехи князя Фирана сказал?

— Может, нарочно устрашал!..

— Нарочно? Слышите, люди? Нарочно! Недалеко — поскачи, увидишь, как жена и мать приверженца Моурави, подобно буйволам, ярмо тащат.

— А в деревне Дзегви не брошен в яму парень, пытавшийся бежать к Моурави?

О жестокости владетелей столько слыхано — в церквах, на базарах, в придорожных духанах, в кузницах, на мельнице, на плотах.

— О-о-о, люди! Что делать? Как поступить?

И все больше охватывают крестьян сомнения и страх.

— Люди, а кто не знает о трех парнях из деревни князя Эмирэджиби?

— Нино, для настойчивых еще раз скажи. Пусть помнят: деготь и мед разные свойства имеют.

— Тише говори! Тише!

— Вот, народ, многих заподозрили в желании уйти к Моурави! Цепи надели на ноги.

— Цепи ничего — раз надели, то и сняли бы. Другое горе: скот приказал князь отнять! А в опустевший буйволятник кого загнали? Отца! Мать! Сестер!

— О-о-о, горе!

— Доли тоже лишили.

— Правильно поступили: если очаг потух, на что зерно?

— А если зерна нет, на что детям возле буйволятника плакать?

— Проклятые князья! Вот Моурави победит, всех разбойников в буйволятник загонит!

— Кто против?

— Буйволы против!

— Тише говори! Тише!

— Замолчи, Гогла! Да ниспошлет святая иверская божия матерь победу нашему Моурави!

— Такое все хотят! Только пока победит, наши семьи в ямах и под ярмом могут погибнуть.

— Что делать? Как поступить? Разве мы свою волю имеем?

— Значит, драться с Моурави решили?

— Кто решил?! Э-хе, Закро, за умного тебя народ держит, а сам не знаешь, что говоришь! Будем притворяться, что деремся.

— Хо-хо-хо, а мсахури не заметит? Или сам князь глупее тебя? Посмотри на кол — вон белеет череп! Вспомни, за что князь обезглавил Саба!

— А еще такое в деревне князя Качибадзе было, старый Евстафий на базаре рассказывал. Десять дигомцев хотели к Моурави бежать. Поймали их. Тогда князь велел всех в яму бросить — грозит: год оттуда не выйдут.

— Уж вышли!

— Кто это сказал? Кто?

Крестьяне порывисто обернулись. Из полумглы выступил стройный хизани, насмешливо глядя на спорящих.