Базалетский бой

Шумным торжеством отметили во дворце отвод Леваном Дадиани своих войск от имеретинского рубежа. Хорешани, восхитив княжество, привела изречение из персидской мудрости: «Не стой там, где можешь упасть!»

А в опочивальне царь Георгий, сбросив мантию и отстегивая ожерелье из изумрудов, шепнул царице:

— Хвала моей предусмотрительности! Я спас свой удел от страшных бедствий: если приезд семьи Моурави так напугал Левана, то как притихнет разбойник, узнав, что я породнюсь с великим «барсом»…

В мраморной нише на тахте, облокотясь на мутаки, Русудан и Хорешани обсуждали событие:

— Может, царь теперь снарядит в помощь Георгию если не три, то хотя бы одну тысячу дружинников? Нехорошо: раньше обнадежил, а потом почти предал.

— Нет, моя Хорешани, и одного дружинника не пошлет царь. Зачем? Вести из Базалети все печальнее. Конечно, для нас лучше, чтобы послал, а для Имерети важнее, чтобы войско охраняло ее рубежи.

— Еще неизвестно, что для Имерети лучше: три тысячи дружинников на берегах Базалети или на берегах Риони?

— Ты о планах Георгия? Но ведь скоростной гонец вчера поведал о сговоре Моурави с Александром. Он царевичем очень доволен.

— А я так думаю, — дрожащим голосом проговорила Дареджан, подойдя к нише: — Если хочешь греться на солнце, не садись на лед! Может, наш красавец Автандил хранит в сердце неприязнь к царю, нарушителю слова, тогда и царевна ему ни к чему!

— Да, ты права, дорогая, — вздохнула Хорешани. — Не понадейся Георгий на имеретин, что-нибудь другое придумал бы.

Некоторую неловкость испытывали царь и царица перед мужественно скрывающими свою печаль картлийками. Через день прибывал от азнаура Дато очередной гонец, но лица Русудан и Хорешани не светлели.

И вот как-то царственная чета посетила Русудан. Уже по тому, что телохранители были оставлены у входа, придворные совсем отсутствовали, Хорешани поняла, что разговор будет негласный, и, обняв Дареджан, поднялась с нею на верхний балкон, обвитый благоухающими розами.

Поблагодарив царственных гостей за посещение, Русудан приготовилась слушать.

— Мы полны сочувствия к тебе, достойная госпожа Русудан, — начал царь издалека. — Но разве после грозы солнце не сияет ярче?

В теплых словах выразила и царица надежду на лучшие дни: «Они грядут на смену злоключений, как вестники весны».

Расправив лечаки, ниспадавшую жемчужной пеной, и сдержанно улыбаясь, Русудан выразила признательность за внимание к семье Георгия Саакадзе:

— Уповаю на справедливость судьбы! И если вновь засияет солнце на нашем пути, то Моурави сумеет доказать, как высоко ценим мы гостеприимство царя царей и царицы цариц.

— Сколь приятны мне твои речи, госпожа Русудан! И я уповаю на меч Георгия Саакадзе! А обещание свое сдержу: царевна Хварамзе, благословенная гелатской божией матерью, будет женой отважного витязя Автандила, сына Великого Моурави.

— Возжелала я, моя Русудан, пожаловать тебя малым пиром, дабы царь Имерети Георгий Третий мог объявить придворным свою волю, а католикос Малахия благословить царевну Хварамзе.

Русудан про себя усмехнулась: «Сильно изнурил вас Леван Дадиани! Едва владеете собой, чтобы не закричать на все грузинские земли: «О-э! Мы можем спать в своей золотой палате, никого не устрашаясь, нас защищает меч Великого Моурави!» — и твердо сказала:

— До конца своих долгих лет, служа тебе мечом и сердцем, мой Автандил не сможет расплатиться с тобою за прекрасную царевну Хварамзе. Но отложим радостное пиршество до более счастливого для нас времени, ибо примем мы высокую милость только в тот день, когда Моурави мечом и умом вновь обретет свое могущество, свое право называться первым обязанным перед родиной.

Слегка разочарованно выслушал царь гордо выпрямившуюся Русудан. Но царица восхитилась: «Вот с кем сладко будет моей Хварамзе».

Выражение лица Русудан ясно говорило, что продолжать разговор бесполезно. Нет, не такова жена Великого Моурави, чтобы унизить себя, приняв в черные дни предложение царя породниться. Даже цари должны считать за честь быть в родстве с Георгием Саакадзе!

О Базалети знала Русудан все. Но тяжелые вести не меняли характера бесед ее с царицей, а княгини все более испытывали в ее присутствии какую-то робость и, зная о частых посещениях гонцов, не решались расспрашивать.

Никто не видел Русудан ни вздыхающей, ни жалующейся, как и не видел ее притворно смеющейся.

И вот в одно ничем не примечательное утро прискакал Омар, последний гонец! Он щурился, как от рези в глазах, будто что-то хотел разглядеть, но мешал густой туман. Бурка его разодрана в клочья. Он был голоден, но с трудом отломил и проглотил кусок лепешки. В его хриплом, срывающемся голосе звучала безнадежность.

В эту ночь картлийки не спали…

Колокольный звон плыл над Кутаиси. Над четырьмя башнями куполовидного замка реяло темно-голубое знамя Георгия Третьего. Яркое солнце заливало купол храма Баграта, где только что закончилась торжественная литургия по случаю возвращения наследника царя Имерети невредимым. Свита, окружив царевича Александра, Кайхосро Мухран-батони, Автандила и всех «барсов», направилась к выходу.