Баженов

Чувствуя настроения Екатерины II, русские масоны, близкие к императрице (из числа придворных и секретарей), спешили разуверить «матушку», снять подозрения в свой адрес. Они снабдили ее доступной масонской литературой, которая не содержала, на их взгляд, никакой крамолы.

Екатерина писала: «…я принялась читать все глупости и неясности масонския, и так как это доставляло мне множество материала, чтобы подшучивать, по крайней мере, над сотней лиц в день, господа члены братства поспешили просветить меня поболее, полагая таким образом привлечь меня на свою сторону». Ответы на все эти старания были однозначны. Екатерина II видела в масонстве «форму притворства» и «лицемерия в этом мире», она называла русских масонов «больными», не видящими того, что даже сама обрядность «носит на себе неопровержимую санкцию той страны, где зародилась эта коварная игра».

«Кто делает добро для добра, тому зачем обеты, притворство с переодеванием, столько же суетным, как и смешным?» — спрашивала Екатерина. Свое отношение к масонам императрица излагает и в написанных ею в 1785–1786 годах комедиях, к которым Екатерина часто отсылает тех, кто пытается изменить ее мнение о «вольных каменщиках».

В комедии «Обольщенный» она высмеивает доверчивых людей, которые одурачены, на ее взгляд, мистической литературой и разными шарлатанами. Говоря о «нравственном учении» масонства, императрица приходит к заключению: масонство отвлекает человека от семьи, от гражданского долга, от общества и делает его эгоистом. Что же касается «тайной» масонской благотворительности, то автор комедии стоит на привычной позиции монарха: абсолютная власть и общественная инициатива должны находиться в полном согласии, ибо всякое проявление частной, не согласованной инициативы — раскол и колобродство.

События во Франции еще более заставили Екатерину II делать выводы именно в этом направлении. Она была убеждена, что разразившаяся революция — это не более чем бунт, спровоцированный злонамеренными людьми, жаждущими власти, а не справедливости. В августе 1791 года императрица писала Гримму: «Я от природы питаю большое презрение ко всем народным движениям и бьюсь об заклад, так же верно, как дважды два четыре, что стоит только открытою силою разнести две лачужки, чтобы всех баранов заставить скакать в какую хотите сторону через палку, которую вы им подставите; самые безумные, самые бешеные из них первые покорятся и будут с жаром опровергать то, что прежде защищали». Не верила Екатерина, давно распрощавшаяся с «революционными мечтами» своей ранней молодости, и в «добрые конституции». Когда в сентябре 1791 года Людовик XVI подписал конституцию, она возмутилась его «глупости» и заявила: «Лучшая конституция не стоит дьявола, потому что она делает гораздо более несчастных. чем счастливых, что прямые и честные люди от нея страдают, и только для злодеев она выгодна, так как им наполняет карманы и никто их не наказывает». Екатерина, стремившаяся оправдать свою монархическую позицию, утверждала, что конституция и провозглашенные в ней свободы — это обман, ибо сие ведет к «безначалию», а «безначалие, — писала она, — есть злейший бич, особливо когда действует под личиною свободы, сего обманчивого призрака народов».

Не могла согласиться Екатерина и с тем, что труды французских философов, коими она ранее увлекалась и даже включала отдельные положения в свои Наказы, могли повлиять на умонастроения людей и приблизить час революции. «Французские философы, — писала она 5 декабря 1793 года, — о которых думают, что они приготовили французскую революцию, быть может, ошиблись только в одной вещи, а именно они думали, что проповедуют людям, у которых они предполагали доброе сердце и добрую волю, а вместо того прокуроры, адвокаты и все злодеи прикрылись их принципами, чтобы под этим покрывалом, которое они скоро сбросили, сделать все то, что совершало самаго страшнаго самое ужасное злодейство».

«Рассеяние заразы французской» — вот что больше всего волнует императрицу, о чем бы она ни размышляла в этот период. Именно под этим углом зрения была воспринята и знаменитая книга Радищева о «Путешествии».

В марте 1792 года пришло сообщение о покушении на короля Густава III. Говорилось о том, что в заговоре активное участие принимали масоны. Вслед за этим в Петербурге распространились слухи, что якобиты в союзе с иллюминатами и розенкрейцерами готовят покушение на Екатерину II.

В связи с тайными донесениями из Берлина в Петербурге начинаются лихорадочные поиски некоего француза Басевича, которому якобы поручено посягнуть на жизнь государыни. Затем усиленно заговорили о том, что этот план зреет в кругах московских масонов. Князь Прозоровский предложил императрице издать указ об аресте Новикова. Екатерина не решилась. Возразила: «Нет, надобно найти причину».

— Таковые имеются, — возразил, в свою очередь, Прозоровский.