Базовые ценности

С точки зрения тактической решение единственно верное; страна была незаметно переключена с одного ноябрьского торжества на другое. Мирно, тихо, без демонстраций и потрясений, красный день революционного календаря уступил место дню — белому. В 2000-м старый советский гимн на новые русские слова был подарен электорату, ностальгирующему по прежним временам; в 2005-м советский пласт истории был подвергнут аккуратной редукции, она же резекция, и началась медленная подготовка к захоронению ленинской мумии. Что, видимо, произойдет к концу второго путинского срока; и слава богу, и спасибо Путину.

С точки зрения содержательной все куда сложнее. Дело не только в том, что по какой-то закономерной случайности именно 4 ноября ничего в русской истории не происходило[1]; дело в том, что решительно непонятно, каким именно образом события XVII века мифологически связаны с днем сегодняшним. Как кровавое 7 ноября было связано со всей советской историей — ясно; как выход из Смуты идеологически обосновывал право династии Романовых на царство — тоже; но как народное ополчение князя Пожарского и мещанина Минина, изгнание из Китай-города кучки обанкротившихся поляков и части малороссийских казаков (серьезные столкновения со шведами были еще впереди) соотносится с политической жизнью нынешней России? С метафорами «суверенной демократии», «внешнего управления» и «натовских плацдармов» по всему периметру российских границ — да, соотносится вполне. С навязчивым желанием объявить годы мучительно-грандиозных преобразований России, 90-е, смутным временем — тоже. Но как — с ролью свободной страны в свободном мире, страны патриотической и либеральной, участвующей в глобальных процессах, но сохраняющей самобытность; России, претендующей на серьезные позиции в клубе самых развитых стран и участвующей в борьбе с мировым террором? Никак.

Зато этот новый старый праздник соотносится с новой стратегией движения вперед, которая у властной элиты все-таки начала появляться. Описать эту стратегию можно так. Мы в относительно враждебном окружении; единственный язык, который понимает мир, — язык силы; стало быть, Россия должна стать предельно сильной в экономическом и военном отношении. За счет чего? За счет сырьевого ресурса, — хватит этого стесняться. Характер внутренней политики при том не так уж и важен, он вторичен и насквозь инструментален. Россия — страна не либеральная и не тоталитарная, не свободная, но и не порабощающая; она даже не патриотическая. Главный ее признак, главное ее качество — успешность. А либерализм и патриотизм, авторитаризм и патернализм всего лишь способы достижения успеха. Сегодня один, завтра другой. Главный же секрет успеха, его ядро — выход на глобальный рынок в качестве ключевой газово-нефтяной державы, умело конвертирующей сырьевые деньги в наукоемкие технологии и социальные программы. «Газпром» должен стать крупнейшей компанией сначала Европы, а потом и мира; управлять этой компанией все равно что управлять страной в целом. Поэтому совсем необязательно менять конституцию, вводить третий президентский срок; достаточно перевести к 2008 году рычаги управления из Кремля в головной офис «Газпрома» на улице Наметкина в Москве.

А чтобы процессу управления никто не мешал, следует вернуть под государственный контроль ключевые холдинги, некогда приватизированные на льготных условиях, а теперь, после многократного роста капитализации, льготно же выкупаемые у собственников. Лет через двадцать, когда определится костяк новых элит, выявятся и устоятся те 200300 семей, которые будут готовы контролировать ЗАО «Россия», станут новой аристократией, эти огосударствленные предприятия можно будет повторно приватизировать. Опять льготно.

Имперский флер призван всего лишь окутать и прикрыть жесткую борьбу за долгосрочную власть и передел страны. Но мы уже знаем, что знаки в политике имеют значения; тактический постмодернизм оборачивается грубым реализмом политической жизни. В ближайшие годы мы будем с интересом наблюдать, как пустые оболочки имперских символов начнут наполняться практическими действиями; как вслед за этими действиями будет меняться конфигурация самой политики. А поскольку «империя» — понятие еще более расплывчатое, чем «советская цивилизация», то и реставрации «империи» не будет. Будет — безвкусный имперский новодел, имитация старины, политический аналог художественного творчества Зураба Константиновича Церетели. Обернется ли он реакцией, которая обычно следует за реставрацией, — посмотрим; но обычно такие имитационные проекты долгосрочными и устойчивыми не бывают.