Базовые ценности

Александр Архангельский, интеллигент: И так, и не так. Я, как гражданин, оскорблен происходящим; как литератор, болезненно реагирую на возрастающую фальшь официально произносимых слов. И тем не менее. Жизнь объемней политики и непредсказуемей экономики; она продолжается всегда, при любых обстоятельствах. Вот мы только что посмотрели сериал по «Детям Арбата»: сплошные ужасы вокруг, а люди прорываются к счастью вопреки всему. И нам следует поступать так же.

Архангельский Александр, интеллектуал: Угу. Вы только забыли, чем кино кончается: оба героя гибнут. Но за то, что вспомнили про «Детей Арбата», — спасибо. Очень своевременное кино. Продолжающее линию «Московской саги» и предваряющее сериал по «Доктору Живаго». Чуткие продюсеры выстраивают цепочку устойчивых ассоциаций между нашим днем и сталинской эпохой; Максиму Суханову недаром велено «одомашнить» Сталина, утеплить его образ. Только что, в связи со 125-летием вождя народов, наши политики высказались прямым текстом: товарищ Сталин — незаурядная личность, сколько бы людей ни угробил. И ладно бы это говорили нераскаявшиеся коммунисты; это говорил лидер правящей партии Грызлов. Тоску по вождю пытаются заронить в массовое сознание, как семя; рано или поздно оно пойдет в рост. Примерно тогда же, когда начнутся проблемы с экономикой и политикой.

Александр Архангельский, интеллигент: Про Суханова это вы зря; он сыграл мелочного тирана, который наслаждается властью не над страной, а над ближними; он ровно настолько страшнее, насколько «домашнее». Что же до политиков, то меня они волнуют куда меньше, чем люди культуры. Которые готовы пресмыкаться не перед прошлым, а перед настоящим, лизать не сталинские бутафорские сапоги, а туфли реального восточного тирана. И не ради мифических проектов в области политики, а ради чего-то более ощутимого и практичного.

Архангельский Александр, интеллектуал: Это вы про письмо группы русских поэтов к Туркменбаши, что ли?

Александр Архангельский, интеллигент: Про него, про него. Я не поверил глазам, прочитав в интернете следующий текст:

««Многоуважаемый Туркменбаши! Ваши стихи о матери, о нравственной чистоте („юношам — честь, девушкам — стыд“), о миропорядке в семье и в государстве стали в современной туркменской жизни светскими молитвами. Сегодня литература теряет свою прежнюю силу. В такое время издание книги Ваших стихотворений на русском языке поднимет значимость поэзии. Байрамхан и Алишер Навои принадлежат истории не только как выдающиеся государственные деятели, но и как первостепенные поэты. Сегодня такое счастливое сочетание еще важнее. Издание Вашей книги нам представляется в переводах лучших русских мастеров слова, которые еще остались, хотя их уже немного. Желаем Вам здоровья, вдохновения и долголетия на благо Туркменистана и Поэзии».

Письмо подписано не какими-нибудь литературными жуликами, не бездарными стихоплетами, а двумя очень хорошими поэтами, Игорем Шкляревским. и Евгением Рейном, и одним неплохим переводчиком, Михаилом Синельниковым. К кому они обращаются? К человеку, который сгноил свою интеллигенцию и унизил русское меньшинство Туркмении: только что русский театр переехал из своего ашхабадского здания в дом культуры и вынужден был поставить театрализованное славословие в честь вождя всех туркмен. Золотозубому азиатскому деспоту, который в XXI веке решил играться в Ким Ир Сена, приятно будет прочитать свободолюбивое письмо русских писателей, совести нации. А если всерьез, то это позорище, свидетелями которого мы стали на излете уходящего года, куда опаснее, чем все потуги власти обуздать бизнес и возродить почтение к Сталину. Это — свидетельство саморазложения образованного сословия.

Архангельский Александр, интеллектуал: Поступок, мягко говоря, сомнительный. Но все же цинизм аукционистов не перешибет. Ладно, утешу вас, процитировав четверостишие Игоря Губермана, которое не раз вспоминали участники интернетдискуссии, разгоревшейся сразу после публикации лизоблюдского письма: «Если надо, язык суахили, / Сложный звуком и словом обильный, / Чисто выучат внуки Рахили / И фольклор сочинят суахильный». Не они первые, и не они, увы, последние.