Базовые ценности

Архангельский Александр, интеллектуал: Что-то верное в ваших наблюдениях есть, но как же все запутано и осложнено романтическим мировидением! То, что вброс карикатурной темы произошел не случайно, и западные спецслужбы недаром едят свой хлеб с маслом, — очевидно. Американцам позарез нужно, чтобы вялые европейцы напряглись, напугались и перестали массово возражать против военного разбирательства с иранскими фундаменталистами. Лучший способ — натравить дикие низы мусульманского мира на верхи западных представительств. Предъявить их во всей смертоносной красе: вот кто получит доступ к ядерному оружию, если не помешать Ирану немедленно! Но игра тут двойная: ливанские- чекисты, тегеранские гэрэушники и обидчивые европейские муллы тоже используют ситуацию, чтобы лишний раз мобилизовать своих и напугать чужих; кто-то в Европе возмутится ответивши карикатурами на Холокост, а кто-то, напротив, струсит и спрячет голову в песок.

В этом смысле Кокошин был безусловно прав, когда заранее просчитывал предвоенное сгущение в конце двухтысячных. Что же до Леонтьева и «Наших», «пятых колонн», закладных камней и героических чекистов, то здесь все обстоит принципиально иначе. Никакой реальной военной угрозы для нас нет; никаких плацдармов Евросоюза вокруг России не появилось и не появится, если только наша героическая «Булава» не перенаправится каким-то образом с Востока на Запад. Сентябрьские карикатуры, извлеченные на свет божий в феврале, — типичный предвоенный пиар. Наши страшилки — пиар, я бы сказал, самозарождающийся. Это чекисты обосновывают свое право на власть. А правящие элиты мифологизируют свои бесконечные политические поражения на сопредельных пространствах, изживают их через разговоры о войне. И заодно прикрывают колоссальный передел собственности, вольготно развернувшийся в новой России. Война все спишет. Даже если это не война, а телевизионное пугало.

Александр Архангельский, интеллигент: Неужто вы думаете, что если начнется иранский конфликт, Россия сумеет отсидеться в кустах, как отсиделась в ситуации с Ираком? Что она тоже не втянется в конфликт?

Архангельский Александр, интеллектуал: А на чьей стороне ей втягиваться? На стороне тех, кто измывается над Пророком? Или на стороне тех, кто глумится над Холокостом?

Александр Архангельский, интеллигент: На стороне тех, для кого она намерена обогащать уран.

Архангельский Александр, интеллектуал: Не верю. Потому что, если поверить, придется навсегда забыть о легитимной передаче власти в 2008-м, Конституции, демократии, и даже о «Газпроме».

Александр Архангельский, интеллигент: Я раньше тоже не верил. Теперь готов ко всему.

Архангельский Александр, интеллектуал: А вот это напрасно.

КУЛЬТ БЕЗ ЛИЧНОСТЕЙ

Инструкция последняя, на неделю 13–19 февраля 2006 года, когда мир следил за Туринской олимпиадой, страна отмечала 50-летие XX съезда КПСС, в Москве пылало здание «Комсомольской правды», на экраны вышел фильм Стивена Спилберга «Мюнхен», а руководители ХАМАС получили приглашение посетить Россию с официальным визитом.

Александр Архангельский, интеллигент: В середине недели я побывал в «Горбачев-Фонде»; там проходила крайне интересная конференция в связи с юбилеем XX съезда. Горбачев очень хорошо говорил, в зале была Рада Никитична Аджубей-Хрущева, пришли знаменитые шестидесятники; многие соглашались с тем, что уроки XX съезда в последнее время стали подзабываться. И что это характерная черта путинского правления.

Архангельский Александр, интеллектуал: Да они никогда и не помнились, эти уроки. Только очень узкий слой в исторически ограниченный промежуток времени придавал особое значение хрущевскому докладу. Страдал при мысли о культе личности и его жертвах. А для правящей бюрократии доклад был актуален ровно до тех пор, пока нужно было проводить вытекающие из него решения: реабилитировать заключенных, наказывать особенно ретивых чекистов, не слишком ретивых и полезных — выгораживать, менять принципы устройства советской экономики, переводить ее с лагерного топлива на энергию свободного труда. Как только эти задачи были решены, о докладе забыли. Между прочим, в последние два года своего правления и Хрущев все реже о нем вспоминал.