Бдыщь-мен и Ко

Однако у всякой шоковой терапии есть своя сверхзадача. По мере погружения в поэтические чары Елены Заславской, ее шокирующий де­ндизм и сверхчеловеческая ирония оказывают­ся неким методом, путем, способом познания. С его помощью Елена раскрывает для нас интим­ную, органичную, онтологическую, генетическую связь своего творчества с субстанцией, которую проще всего определить как Первозданную Це­ломудренность Бытия. В конце концов, мы ока­зываемся на территории реальности, какой она была до Великого Грехопадения. С точки зрения основополагающего принципа христианства поэзию Лены даже можно назвать «наивной» — особенно в контексте того периода эволюции мироздания, который принято назы­вать буколическим. Когда любезный пастушок впервые в жизни видит на лугу обнаженную подружку-пастушку. Он растерян, шокирован. Не знает, что делать. Его распирают смутные и не до конца понятные ему самому желания.

Видимо, его состояние и есть та самая изна­чальная, заветная точка отсчета, которую испытываешь под воздействием магии Елены Заславской.

Игорь Дудинский

Онлайн

 

Крио-Пэрис

Солнце, горьковатое, как пампельмус,

Вечер мохитовый.

Когда тебя разморозят[1], Пэрис,

Красивую, голую, с табличкою Хилтон,

Каждый андроид отдаст за тебя свою материнскую плату,

Лишь бы ты пела в клетке его золотой,

Голосом нежным, живым, иногда с холодком,

Носила прозрачные платья.

Когда тебя разморозят, Пэрис,

Тебя поцелует в губы влюбленный криолог.

Скажи, я воскресла?

—   Нет, нет, ты немного согрелась!

—   Как сон мой был крепок и долог.

И сердце ее забьется пронзительно резко,

И на виске затрепещет синяя жилка,

—   Мир твой исчез, он забытая песня, Пэрис.

И по щекам потекут голубые снежинки.

Рокко, застрахуй...

Застрахуй[2] свое сердце, Рокко,

А то остановится ненароком.

Много любви, слишком много.

Ты любишь всех и одновременно,

И этим, наверное, подобен Богу.

Прости за сравнение,

Поэтическая привычка

Выражаться высокопарно,

А правда всегда физиологична,

На то она и правда.

Твой орган — мотор,

А моторы могут ломаться,

Твой Орган-оргАн,

Музыка должна продолжаться.

Журналистка спросит: «И сколько?»

Потом уточнит: «И все-таки?»

Если любовь измеряется в долларах, Рокко,

Тогда говори ей: «Дорого!»

И пусть она примет на веру,

В божественном твоем теле,

Сифредди Рокко,

Застрахованное от остановки

Бьется человеческое сердце,

Словно йо-йо

На тонкой аорте.

Верь Ю

Как же ей верили!

Как же в нее только верили!

Так, что однажды замироточил биг-борд[3].

Смотрите, нимб на ее голове, —

Говорил народ.

Как же ей верили!

Казалось, можно портрет и в ладанку —

Носить возле сердца, и быть уверенным —

Сбережет.

Как же в нее только верили!

Так, будто головы наши были из дерева.

А впрочем, вера всегда иррациональна,

Да и ненька — это не Америка.

Может только вера нас и спасет.

Дива-Диван

Когда парашют надувается,

будто бюстгальтер Мэй Вэст,

И до земли две минуты, и все, пиздец, —

Кинематограф в действии — красивый сюжет —

Рядом рыдает подруга, но надеется на хэппи-энд:

Сейчас за кольцо он дернет

и запасной раскроется весь.

Так и в жизни, надеешься на запасной вариант,

Что после смерти рай, ну в самом

крайнем случае — ад,

Но сейчас нам надо успеть взять карт-бланш:

Голливуд, ганджубас. — в общем, полный фарш!

И может быть, твоим именем назовут диван[4].

Хотя все, что нам нужно,

можно легко перечесть:

Звезды и совесть, если она

конечно же есть,

Плюс еще сердце, рвущееся от любви,

Вот что делает нас людьми —

Улыбка Джоконды и губы Мэй Вест!

Гайдн-онлайн

Он играет ей Гайдна

На длинной флейте

Она далеко, на другом континенте,

Она слушает его онлайн, по скайпу[5],

И если закрыть глаза,

То кажется, что он рядом.

Сердце как быстрая стрекоза,

Порхающая над садом.

И музыка, словно воздух —

Прозрачна и невесома.

И звезды приходят в гости

Из нашего вечного дома.

Дигитал-Рембо

Он часами просиживает у монитора —

Качает порно,

А с нею нежен и робок.

Она большая оригиналка

Читает Рембо

В оригинале[6],

Не знает что такое торрентс.

Он ей предлагает Лонгер,

А ей бы Абсента,

Чтобы звенящее от пустоты сердце,

Гибкое от йоги тело

Наполнить словами поэта.

А Он предвкушает постельную сцену...

— Зачем тебе этот Рембо? Он же умер

От сифилиса или от какой-то другой напасти,

И имя у него Артюр,

Как у педераста. —

Он говорит и снимает брюки.

И светится красным

Глаз веб-камеры на его ноут-буке.

Прямой эфир

Я видела, как его распинали,

Я видела на телеэкране,

Смотрела в халате засаленном

На старом диване.

Тело покрылось испариной...

А из спальни

Родители строгие:

— Переключи на «Итоги»,

Хватит слушать про бога

Басни кровавые.

— Помолчи хоть немного!

Не слышно, что правые

Решили на сессии —

Нету на них управы!

— В Ираке людское месиво.

— Президенту грозит импичмент.

— Не надо было с Левински!

— А у этой Моники симпатичное личико.

— И сиськи

Тоже приличные!

— Пусть платит наличными!

— И как-то некстати

Потоп в Закарпатье...

— Хватит! Хватит! Хватит! —

Перед глазами распятье.

Его распинали

На первом канале

Его распинали

Мы ели и спали

Его распинали,

А мы запирали