Читаем Беатриса полностью

— Кто знает, быть может, именно она возродит ваш род, — мягко произнес священник. — Это святая и добродетельная особа: я ручаюсь за нее. В отношении вашего Каллиста она питает лишь самые благие намерения. Дай-то бог, чтобы ей удалось осуществить их!

— Предупредите меня, когда она переступит порог нашего дома, и я тогда уйду прочь, — вскричала старуха. — Она убила и отца и сына. Разве я не слышу, каким слабым голосом говорит Каллист? Он едва языком ворочает.

В это время в залу вошли врачи. Они замучили Каллиста расспросами, зато осмотр старика барона не отнял много времени: в отношении его они пришли к единодушному выводу — их удивляло, что старый дю Геник еще жив. Герандский врач преспокойно объявил баронессе, что Каллиста следовало бы свозить в Париж, посоветоваться со столичными светилами, или пригласить их сюда, — но это обойдется в сто луидоров.

— Так ведь ни с того ни с сего не умирают, — заявила девица де Пеноэль, — любовь — ведь это пустяки.

— Увы, какова бы ни была причина болезни Каллиста, он умирает, — возразила баронесса, — я узнаю тут все признаки истощения; эта ужасная болезнь не редкость на моей родине.

— Каллист умирает? — проговорил барон, вдруг открывая глаза; две крупные слезы, быть может, первые слезы в его жизни, медленно потекли по старческому лицу и, не скатившись на грудь, затерялись где-то среди бесчисленных морщин. Он поднялся с кресла, подошел к постели сына, взял Каллиста за руку и стал пристально смотреть на него.

— Что вы хотите, батюшка? — спросил Каллист.

— Хочу, чтобы ты жил, — воскликнул барон.

— Я не могу жить без Беатрисы, — ответил Каллист старику, и тот бессильно упал в кресло.

— Где же взять сто луидоров, чтобы пригласить парижских врачей? А то будет уже поздно, — произнесла баронесса.

— Сто луидоров! — воскликнула Зефирина. — Значит, сто луидоров его спасут?

Не дожидаясь ответа, старая девица быстро сунула руку в карман, расстегнула нижнюю юбку, которая упала с глухим стуком. Слепая так хорошо знала место, куда она зашила свои луидоры, что выпорола их из тайника со сказочной быстротой. Золотые монеты со звоном посыпались ей на колени. Старуха де Пеноэль следила за действиями подружки с каким-то глуповатым недоумением.

— На вас смотрят! — шепнула она на ухо Зефирине.

— Тридцать семь, — продолжала считать мадемуазель дю Геник, не отвечая.

— Все будут знать, сколько у вас денег!

— Сорок два...

— Луидоры совсем новые. Где вы их взяли, как это вы их различаете?

— На ощупь. Вот сто четыре луидора, — вскричала Зефирина. — Хватит или нет?

— Что это у вас происходит? — спросил, появляясь в дверях, кавалер дю Альга. Моряк растерялся, его смутил вид старой его приятельницы, на коленях которой лежала кучка золотых монет.

Мадемуазель де Пеноэль в двух словах объяснила кавалеру смысл происходящего.

— Я знал об этом, — промолвил он, — и пришел, чтобы передать Каллисту сто сорок луидоров, которые я для него приберег; ему, впрочем, об этом уже известно.

С этими словами кавалер вытащил из кармана два свертка и показал их всем присутствующим. При виде таких богатств Мариотта велела Гаслену запереть входные двери.

— Да, но золото не вернет ему здоровья, — сквозь слезы проговорила баронесса.

— Зато он поедет к своей возлюбленной, — возразил кавалер. — А ну-ка, Каллист, собирайтесь!

Юноша приподнялся на кровати и радостно вскричал:

— Едем, скорее!

— Он будет жить, — сказал барон, задыхаясь, — теперь я смогу умереть спокойно. Бегите за священником.

Эти слова вызвали общий переполох. Каллист, видя, как побледнел старый барон, сраженный жестокими переживаниями, залился слезами. Кюре, который знал приговор врачей, пошел к мадемуазель де Туш, ибо насколько он поносил раньше эту заблудшую душу, настолько сейчас открыто выказывал ей уважение и защищал ото всех нападок, как и подобает пастырю защищать возлюбленную свою овечку.

Когда по Геранде прошел слух о том, что старик барон отходит, в переулке собралась толпа: крестьяне, болотари, горожане преклоняли колени во дворе, пока кюре Гримон напутствовал умирающего. Весь город был в волнении — старик отец скончался на руках безнадежно больного сына. Для старых герандцев угасание древнего бретонского рода было их общим бедствием. Это прощание с умирающим поразило Каллиста. На минуту горе заставило его забыть о своей любви; упав на колени возле кресла, он наблюдал, как постепенно угасает жизнь в этом бретонском воине, как разливается по его чертам смертельная бледность, и горько плакал. Вокруг кресла, где умирал старик, собралась вся семья.

— Я умираю верным королю и религии. Воззри, господи, на дела мои и спаси жизнь Каллисту, — проговорил он.

— Я буду жить, батюшка, я во всем готов повиноваться вам, — ответил юноша.

— Если ты хочешь, чтобы кончина была мне сладкой, как сладостной была мне жизнь с моей Фанни, поклянись, что ты женишься.

— Обещаю вам это, батюшка.

Перейти на страницу:
Нет соединения с сервером, попробуйте зайти чуть позже