Беатриса

Трогательно было видеть Каллиста, вернее, тень его, когда, поддерживаемый своим другом кавалером дю Альга, шел он за гробом отца во главе похоронной процессии. Вся церковь и маленькая площадь перед ней были забиты народом; за десять лье бретонцы сошлись отдать последний долг барону дю Генику.

Баронесса и Зефирина погрузились в глубокую скорбь, видя, что, вопреки всем их стараниям заставить Каллиста последовать воле отца, юноша не выходит из зловещего оцепенения. В первый же день, когда семейство надело траур, баронесса отвела сына в сад, усадила на скамью и начала его расспрашивать. Каллист отвечал на все вопросы матери нежно и покорно, но слова его дышали глубокой безнадежностью.

— Матушка, — промолвил он, — во мне не осталось жизни; пища, которую я ем, не насыщает меня более, воздух, который входит в мои легкие, не освежает мою грудь; солнце и то не греет меня, стены нашего дома кажутся мне окутанными туманом, — я уже не вижу на них милой твоему взору резьбы ваятелей даже в ясный день. Будь здесь Беатриса, все заблестело бы снова. Только одна-единственная вещь во всем свете еще имеет для меня цвет и форму — вот этот цветок и листочки, — добавил он, вынимая завядший букет, который дала ему маркиза и который он свято хранил на груди.

Баронесса не осмеливалась больше ни о чем расспрашивать сына: если его молчание выражало скорбь, то его ответы говорили, что он потерял разум. Вдруг Каллист задрожал: на перекрестке дороги он увидел мадемуазель де Туш, и она напомнила ему Беатрису. Итак, именно Камиллу Мопену обе дамы дю Геник были обязаны единственной светлой минутой среди их глубокой скорби.

— Ну, что же, Каллист, — сказала мадемуазель де Туш, подходя к скамье, — карета ждет, поедемте вместе искать Беатрису. Собирайтесь быстрее!

Бледное, худое лицо юноши, одетого в глубокий траур, порозовело, губы его тронула улыбка.

— Мы спасем его, — обратилась мадемуазель де Туш к баронессе, которая, плача от радости, пожимала ей руки.

Через неделю после смерти барона мадемуазель де Туш, баронесса дю Геник и Каллист выехали в Париж, поручив все дела старухе Зефирине.

Преданность Фелисите уготовила прекрасное будущее Каллисту. Дело в том, что Фелисите была связана родственными узами с семейством де Гранлье; герцогская ветвь рода де Гранлье должна была угаснуть, так как у супругов было пять дочерей, но ни одного наследника мужского пола. Фелисите написала письмо герцогине де Гранлье, в котором подробно изложила историю Каллиста, а также сообщила ей, что продает свой дом на улице Мон-Блан, — дельцы предлагали ей за это владение два с половиной миллиона франков. Ее поверенный купил взамен красивый особняк на улице Бурбон, заплатив за него семьсот тысяч. Миллион франков из суммы, оставшейся после продажи дома, Фелисите истратила на выкуп земель дю Геников и решила все свое состояние передать девице Сабине де Гранлье. Фелисите знала планы герцога и герцогини: они прочили младшую дочь за виконта де Гранлье, который должен был унаследовать их титул; знала она также, что вторая дочь, Клотильда-Фредерика, решила остаться девушкой, но не поступила в монастырь, как старшая ее сестра, и что, таким образом, на выданье оставалась только предпоследняя дочь, прелестная двадцатилетняя Сабина, которая, как надеялась Камилл Мопен, сумеет исцелить Каллиста от его страсти к г-же де Рошфид.