Бэббит. Эроусмит

В главах о чуме на Сент-Губерте возникает и другой идейный мотив, принципиально важный для творчества Синклера Льюиса. Мартин Эроусмит удивлен, когда видит перед собой негра-врача Оливера Марченда: «как большинство белых американцев, Мартин нередко говорил о низком развитии негров, ничего не зная о них…» «И вот в течение получаса доктор Эроусмит и доктор Марченд, забыв о бубонной чуме, забыв другую, более жестокую чуму расовой ненависти, чертили вдвоем диаграммы». Негр-интеллигент — образ, в ту пору почти неведомый литературе США. А слова о чуме расовой ненависти выражали глубокое убеждение писателя.

Прошло двадцать лет — и тема борьбы с расовым гнетом приобрела для литературы США новую остроту. В 1948 году появились два романа, очень разных, посвященных этой теме, — «Осквернитель праха» Уильяма Фолкнера и «Кингсблад, потомок королей» Синклера Льюиса. В каждом из них по-своему отразились реальные жизненные явления: рост самосознания у американских негров после второй мировой войны, и вместе с тем — возникновение сочувствия к угнетенной расе у наиболее совестливых белых. В «Кингсбладе» у Синклера Льюиса появляется уже не одна эпизодическая фигура образованного негра, а целая группа интеллигентных цветных американцев, полных чувства достоинства и готовых отстаивать свои человеческие права.

Вернемся к Эроусмиту. В конце романа он отказывается от благосостояния и научной карьеры — и продолжает свои эксперименты в уединенной лаборатории, в лесу. Тут чувствуется влияние любимого Синклером Льюисом американского классика Генри Торо, который видел высшее счастье человека в одиночестве и непосредственном общении с природой (с книгой Торо «Уолден, или Жизнь в лесу» Синклер Льюис не расставался, постоянно ее перечитывал [8]). Как понимать финал «Эроусмита»? Победа это или поражение? Читатель вправе усомниться в надежности той свободы, которую деятель науки в состоянии обрести таким оригинальным способом. Бесполезно гадать, как сложится дальше судьба Эроусмита, научная и личная. Но в тот момент, когда обрывается действие, Мартин Эроусмит чувствует себя скорей победителем, чем побежденным. Он, как бы то ни было, не поддался давлению шарлатанов от науки, не склонился перед всемогущим бизнесом и многоликим мещанством. Как не склонится, двадцать лет спустя, другой прямодушный и непокорный герой Синклера Льюиса, Нийл Кингсблад.

Мы убеждаемся, что романы Синклера Льюиса насыщены острой идейной проблематикой, которая не потеряла своей актуальности и в наши дни. Проблематика эта глубоко входит в плоть образов, в ткань сюжетов. Один из западноевропейских почитателей таланта Льюиса, известный немецкий романист Арнольд Цвейг, писал о нем еще в 1931 году: «В основе его искусства — критика современного мира, которая объединяет нас всех… Повествователь стоит за своими книгами: они лучше всего там, где его личность скрыта и где именно благодаря этому становится яснее то, что он хочет ими сказать» [9]. В самом деле: в лучших романах Льюиса автор-повествователь нередко комментирует действие — тактично и ненавязчиво. Но он, помимо этого, вживается в своих героев так, что становится как бы неотделим от них. Богатое идейное содержание его книг раскрывается естественно, самородно, благодаря полноте и богатству характеров, созданных писателем. Эти качества Синклера Льюиса — художника очевидны и в «Бэббите» и «Эроусмите» — книгах, представляющих заметный вклад в развитие мировой литературы XX века.

Т. Мотылева

БЭББИТ Перевод Р. Райт-Ковалевой

Посвящается Эдит Уортон ^{1}

Глава первая

I

Башни Зенита врез ались в утреннюю мглу; суровые башни из стали, бетона и камня, несокрушимые, как скала, и легкие, как серебряные стрелы. Это были не церкви, не крепости, — сразу было видно, что это — великолепные здания коммерческих предприятий.

Туман из жалости прикрывал неприглядные строения прошлых лет: почту с вычурной черепичной крышей, красные кирпичные вышки неуклюжих старых жилищ, фабрики со скважинами задымленных окон, деревянные дома грязного цвета. В городе полно было таких уродов, но стройные башни вытесняли их из центра, а на дальних холмах сверкали новые дома, где, казалось, обитают радость и покой.

Через бетонный мост промчался лимузин — длинный, блестящий, с бесшумным мотором. Его владельцы, веселые, разодетые, возвращались с ночной репетиции «Интимного театра», где любовь к искусству подогревалась немалой толикой шампанского. За мостом шло железнодорожное полотно в путанице зеленых и алых огней. С гулом пролетел нью-йоркский экспресс ^{2}, и двадцать стальных рельсов сверкнули в ослепительном свете.