Беда

Старик остался у костра и глядел вслед парням. Когда они исчезли из виду, он задумчиво вздохнул и принялся за работу. Взвесил плаху на руках, придвинул ее внутренней стороной к костру и стал внимательно наблюдать.

Сначала плаха обильно покрылась влагой, даже вся залоснилась. С тихим шипением на ней стали выскакивать пузырьки, появилась пена, и в воздухе заметались тонкие струйки пара. Затем плаха начала постепенно сохнуть и бледнеть. Потом пожелтела, подрумянилась, точно хорошо испеченная булочка, но вдруг внезапно почернела и над ней взвился синий дымок.

Тут Семен Ильич отдернул ее подальше от огня и положил на здоровое колено. Та сторона дерева, что обуглилась, была очень горячей, а другая, внешняя, совсем холодной. Коловоротов соскоблил перочинным ножичком черный нагар. Слой древесины под ним до того высох, что стал совсем хрупким. Он с треском разлетался во все стороны и легко снимался. Потом появился более влажный слой и тонкий, как лучина. Под ним оказалась совсем гладкая, промерзшая поверхность.

Семен Ильич не знал, долго ли он работал. Солнце значительно передвинулось на запад. Наверно, прошло больше часа.

Это был труд кропотливый и тяжелый.

На Семена Ильича напала тоска по дому. Он не стал второй раз обжигать плаху, а положил ее на колено и тихо поглаживал ладонью.

Не случись всего этого, он завтра-послезавтра к вечеру вернулся бы домой. Его возвращение раньше всех заметила бы, конечно, Марта Андреевна. «Дека-дедушка! Дека-дедушка!» — звонко прощебетала бы она, подбежав к нему и обнимая ногу. Скоро ее рождение. Через… А сколько дней они здесь? Семен Ильич начал загибать пальцы. «Деточка моя!.. Марта Андреевна — это моя маленькая внучка», — громко пояснил он неизвестно кому. Ей через восемь дней исполнится четыре годика… Отец ее — Андрюша Петров — переводчик. Дочь его родилась в марте, и потому он назвал ее Мартой. Хоть и переводчик, но не перевел название месяца. А перевел бы, так звалась бы его внученька Жеребенком…

Больше двадцати лет назад он, Коловоротов, прибыл сюда вместе с красным отрядом Нестора Каландарашвили и осел тут. Полюбил и этот край и его народ. А его старуха, Катерина Иокимовна, дочь местного крестьянина. Их и не отличишь от якутов. Как ловко и умело она бранит его по-якутски! Зять — настоящий якут, но русский знает не хуже самого Коловоротова, а старуха и дочь говорят по-якутски не хуже его. Андрей — парень серьезный! Русские книжки переводит на якутский язык, вот даже один детский рассказ Льва Толстого перевел.

Хороший они народ — якуты. Прекрасные люди. Только уж больно горячо спорят. Страсть как спорить любят. И Марта Андреевна такой вот спорщицей и упрямицей растет. «Это дедушка ее избаловал», — говорят. «Без дедушки она послушная девочка, а при нем совсем никудышная!..» — так тоже говорят. Эх, Марта Андреевна, может, она и правда лучше стала без дедушки, зато он без нее и впрямь никудышным стал. «Марта Андреевна, дорогая моя девочка-якуточка! — забормотал старик. — Увидеть бы тебя и крепко-крепко обнять!»

Когда Семен Ильич опомнился, лицо его было залито слезами и сидел он, крепко прижимая к груди обрубок дерева. Он огляделся, положил плаху около себя, утер слезы и, не вставая, подбросил хворосту и палок в уже затухающий костер.

Спустя некоторое время из леса послышались голоса. Старик оживился и подался навстречу идущим. Парни притащили много топлива.

— Ну что, Семен Ильич?

— Ну как, Семен Ильич?

— Да не очень чтобы… Вот она. Однако пора, ребята, воду кипятить…

Тогойкин быстро сбегал в самолет за баком и, набивая в него снег, проговорил:

— Какое счастье, товарищи, что мы можем хоть несколько часов не видеть Фокина. А каково тем, кто должен постоянно находиться рядом с ним? «Вы все еще здесь?» — спросил он меня. Я сделал вид, что не слышал, и убежал. Только бедному Калмыкову все равно, лежит себе, ничего не чувствуя, ничего не слыша. — Николай подтащил к костру плотно набитый снегом бак, поставил его на огонь и поднял плаху. — Ну, давай, Вася! Теперь мы с тобой попробуем.

Парни сели на корточки и дружно принялись за работу. Они вдвигали плаху в огонь и, быстро выдернув ее, с обоих концов скребли и скоблили перочинными ножами. Работали они с жаром и увлечением. И одновременно рассказывали старику, что им удалось сделать в лесу.

А Семен Ильич поправлял огонь в костре, наблюдал за их работой и слушал.

С большими мучениями, с огромным трудом они откололи несколько таких вот плах. А по виду совсем не скажешь, что они измучены. Они скорее походили на людей, вернувшихся с веселой прогулки! Эх, милая молодость!