Беда

Тогойкин вскочил, притянул лыжу к себе, снял с плеча веревку, а лыжу сильно толкнул вниз. Словно робея и слегка вихляя, лыжа медленно заскользила, потом пошла быстрее, быстрее и ринулась вниз, взмахнув веревкой. Домчавшись стрелой до середины горы, она высоко подскочила и тотчас исчезла. И уже гораздо позже, когда Тогойкин решил, что лыжа где-то застряла в пути, она вдруг мелькнула над кустом тальника у самой подошвы горы. И тут же, только чуть дальше того места, взлетела стайка куропаток. На лету птицы стабунились. Мелькая и исчезая среди кустов и деревьев, они летели, то взмывая вверх, то снижаясь, как на качелях.

Все это немало удивило Тогойкина. Куропатки обычно взлетают врассыпную и слетаются только перед посадкой. Вот тебе на́, это же ведь косули! Их белая шерсть вокруг копчика похожа на расправленные крылья летящей куропатки. В кромешной тьме осенней ночи они бегут гуськом за этим белым пятнышком на копчике передней косули. Косуля — едва ли не самый быстроногий зверь. Говорят, даже волк не пытается гнаться за косулей, а остается стоять, пожирая ее жадными глазами.

Тогойкин закрепил лыжи. Сейчас он соединит носки и, тормозя упрямо вдавленными внутренними краями лыж, осторожно покатится вниз. Этот способ спуска Елена Павловна, Елочка, называла «плугом». А вдруг сломаются лыжи?.. Тогойкин вздрогнул, будто его обдали холодной водой. Но тут же с досадой отогнал чувство робости. Нечего трусить! Тут никто не пожалеет… Скользя вниз, он развел пятки, сближая носки лыж «плугом».

Когда в глазах начинало рябить, потому что холодный воздух нестерпимо дул в лицо, он сдвигал носки лыж и замедлял скорость.

Так, сопутствуемый снежной пылью, окрыленный резким ветром, подскакивая на снежных ухабах, мчался он под гору. То он подгибал колени и приседал, то выпрямлялся, весь подавшись вперед, то склонялся, перекидывая тяжесть тела сначала в одну сторону, потом в другую, рулил и направлял движение всем своим корпусом…

IV

Тогойкин скатился с горы, с треском ломая редкие чертовы посохи с зонтичными головками, стоявшие на пути, прошаркал по мерзлым верхушкам талинок, торчавших из-под снега, и, сводя концы лыж, замедлил ход. Лыжа, которую он пустил вперед, катилась вниз, временами взлетая. С разгону она сбила снежную шапку с куста и теперь лежала перевернутая. Это она здесь насмерть перепутала стадо косуль, жировавших среди кустов, и они бросились наутек, огромными плавными прыжками, словно улетали, мерно взмахивая крыльями. Косули тоже взяли направление на восток.

Торопливо привязывая запасную лыжу, Тогойкин оглянулся назад. Снеговая туча уже окутала вершину горы, с которой он только что скатился, и взлохматилась над ней, словно буйные серые кудри. Вьюжная белая сумятица без конца и края, от которой кружится голова и начинают болеть глаза.

Николай осмотрелся. Все что он видел сверху, исчезло. Ни густого, дремучего леса, видневшегося вдали, ни высокой горы, ни долины, уходящей куда-то в туманное марево. Перед ним — небольшое круглое озерко, окруженное плотным кольцом молодых деревьев. Кажется, что человек может идти только вокруг этого белого пятна, словно жеребенок в загоне.

Но он же знает, он собственными глазами видел, что было дальше, за этим кольцом деревьев. И Тогойкин смело пошел на стену лесной чащи.

Легко касаясь снега концами острых копытец, широкими прыжками промчались косули по этой же узкой полоске, что тянулась между высокой болотной травой и зарослями багульника.

Миновав одну лесную заросль и войдя в следующую, косули перешли на рысь, срывая на ходу побеги тальниковых прутьев, веточки березок и белотала. Потом они разбрелись и, глубоко погружая мордочки в снег, потряхивая головками, стали выдергивать прошлогоднюю траву.

Он шел на восток.

Все меньше обращал он теперь внимания на быстроногих и быстрокрылых, на больших и малых обитателей богатой тайги. И только когда натыкался на аккуратно нанизанные следы осторожной лисицы или когда видел рваные следы когтей остервенелого волка, он оглядывался и вправо и влево. Иногда улыбался, заметив плотно утоптанную заячью тропинку или со свистом взбегающую на дерево проворную белку. Но уже не останавливался у норы колонка или горностая.

Он нисколько не сомневался, что идет прямо на восток, не сворачивая и не уклоняясь. Он, дитя привольной тайги, безошибочно держит взятое направление, угадывая его сердцем. Упорно, настойчиво шел он по белоснежному морю, определяя направление по тому, куда склонились вершины осоки на берегу замерзшей речки, с какой стороны гуще ветви на деревьях.

Казалось, все, что подвластно его взору, с благожелательством встречает его и с благословением отправляет дальше.

Он нисколько не удивился, что вышел именно туда, куда наметил, — на край южной оконечности продолговатой долины. Ведь это была та самая долина, которую он видел с горы! Разве был бы он настоящим мужчиной, если бы проскочил мимо?