Беда

Тогойкин перешел на шаг. Но вдруг его пошатнуло, словно кто-то столкнул его с дороги. Начали заплетаться ноги, он спотыкался, поднялась тошнота, закружилась голова. Он снова побежал, и сразу же мышцы напряглись, ноги снова почувствовали плотно утоптанный снег. Продолжая бежать, он вытащил из кармана сухарь и, царапая губы, сунул его в рот. Разгрыз, и сразу запершило в горле. Не останавливаясь он схватил горсть снега и тоже запихал в рот.

Стало гораздо легче. Надо бежать, только бежать. «Никогда сразу не останавливайтесь после утомительного бега…» Кто это говорил? Или он где-то прочел? Э, да это же говорила Елочка… В то время казалось, что все ее наставления едва ли пригодятся когда-нибудь.

В стороне от дороги раздался страшный храп. Тогойкин испуганно обернулся. Гордо подняв голову, неподалеку стоял величественный гнедой жеребец. Кивком откинув в сторону густую, длинную гриву и челку, он грозно смотрел на человека. Вокруг него спокойно и беспечно, разгребая копытами снег, паслись его белые и серые подруги, почти сливаясь с окружающим снегом.

«Загнать за изгородь, поймать одну из них и поехать верхом».

Жеребец, словно бы угадав недобрые мысли незваного гостя, грозно всхрапнул, вытянул челноком голову, обежал вокруг табуна и увел своих подопечных в сторону.

Тогойкин понял, что помыслы его были весьма наивны. Он пересек островок белотала и увидел в овраге старого упряжного коня. Осторожно опустив лыжи на землю, он смахнул большой пучок сена, висевший на кусте ивы, и, протягивая его в сторону коня, тихо стал к нему приближаться. Старый серый мерин продолжал спокойно подбирать валявшиеся на дороге клочья сена. Николай попытался схватить его за челку, но конь внезапно развернулся, чтобы лягнуть его. Тогойкин хотел отскочить назад, но повалился на спину, и это спасло его. Когда он вскочил на ноги, конь широкой рысцой мчался вверх по крутому склону оврага.

«Надо было обхватить шею и уцепиться за храп», — с досадой подумал Николай и, подняв лыжи, побежал вдогонку за конем. Среди зарослей белотала тянулась узенькая тропинка, проторенная лошадьми. Конь рысью поднялся по той тропинке. Как только Тогойкин взобрался наверх, прямо перед ним взвился фонтан искр из трубы какого-то жилья. Почудилось даже, будто лицо обдало теплом, и он невольно замигал и отвернулся. Забыв про коня, он побежал к жилью.

Тракт прошел дальше понизу. От него отделилась другая дорога, по которой возили сено, — она сворачивала к лесу. Жилье, по-видимому, находилось где-то в самом лесу.

Чем дальше углублялся Тогойкин в лес, тем реже он видел вяло взлетающие из трубы искры. Они терялись где-то за деревьями. Значит, жилье за лесом. Николай пробежал лес. С края неширокой поляны тусклыми пятнами на него смотрели обледеневшие окна рубленого дома.

Откуда-то из-за дома появился старый пес. Лениво, явно для видимости, он потявкал, обнюхал Тогойкина и, смиренно подойдя к двери, начал царапать ее.

Тогойкин быстро прислонил лыжи к стене и, распахнув дверь, влетел в дом.

Спиной к топившейся печи стоял небольшого роста, худощавый старик.

От тепла, от яркого света, от радости Тогойкин растерянно топтался на месте. Наконец, стянув с головы шапку, он с трудом выдавил:

— Здравствуйте…

— Здравствуй, — удивленно оглядывая его, ответил старик. — Откуда ты, парень?

— Из тайги… С разбившегося самолета…

— О-о!.. Прокопий, вставай живее! Не слышишь, что ли?

Испуганно вскрикнула женщина, что-то забормотали спящие дети.

Огонь в печи пылал слишком сильным пламенем, старик то исчезал в этой огненной пурге, то снова появлялся. Тогойкин протянул руку и подался вперед, чтобы выдернуть старика из бушующего пламени, но тут же спохватился. Старик стоял спокойно, это ему самому невесть что почудилось.

— Как война? — выпалил он одним духом.

— Хорошо, очень хорошо! Наши громят и гонят врага, Вязьму вот освободили.

Тогойкин удивился, что эти слова произнес не старик, а кто-то другой. Вся внутренность дома колыхалась и колебалась волнами тепла, горячим дыханием обжигало лицо, теснило дыхание.

Он хотел спросить: «Какие еще города освобождены?» — но не смог. Он хватал ртом горячий воздух и чувствовал, что его то ли несут куда-то, то ли ведут.

— Надо уложить его, пусть отдохнет…

— Погодите! — воскликнул Тогойкин, очнувшись и медленно отстраняя от себя людей. — Скорее в райком, в колхоз! Что ближе?

— Верно, — заговорил звонким голосом старик. — Скорее приведи Басыкыя. Привези сюда правление. А ну, живей!

Молодой человек сдернул с вешалки старое ватное пальто и, выскакивая во двор, задел висевшее на гвозде другое. Приглядевшись, Тогойкин узнал свое кожаное пальто. Сам он, оказалось, стоял босой, в одной сорочке.

— Сынок, а далеко ли остались твои люди? — спросил старик, сидя у печи.

Тогойкин побоялся приблизиться к бушующему огню. Не чувствуя пола, будто подошвы у него были из пуха, он осторожно подошел к правым нарам, сел поудобнее и шепотом сказал:

— Отсюда, наверно, километров сорок — пятьдесят…

— О, далеко это, мой друг! А все живы?

— Не все… Оба летчика погибли… Я потом расскажу, когда придут…