Беда

Речка и человек шли вместе. Точно летящая бабочка, она устремлялась то вправо, то влево, обегала островки лесов, высокие холмы и взгорки, и снова появлялась, и снова убегала, стараясь опередить человека. А человек частенько переходил речку по льду, срезая излучины и мысы.

При лунном свете снег вспыхивал, играл дрожащими бликами впереди, но стоило приблизиться к этому месту, как свет угасал и вспыхивал чуть дальше. Резко изогнувшись, речка обежала холм, превратив его в остров, и вернулась в старое русло.

Речка и человек шли рядом в полном согласии друг с другом.

Только один раз, идя вдоль берега, человек вдруг остановился и неожиданно свернул в сторону леса. Добежав до опушки, он затоптался на месте, шумно вдыхая воздух и стараясь сдержать волнение. Человек увидел: несколько дней назад здесь прошли олени. Матерый бык, тащивший за собой привязанную к рогам дубину, шел впереди.

Тогойкин боялся ошибки. Ошибешься — тогда несдобровать. Ведь принял же он следы волка за следы лошадей, оленей за следы человека. А сейчас, увидев подлинные следы оленей, он сделал вид, что сомневается.

— Волк! Опять, поди, волк! — торопливо зашептал он и пошел по следу оленя, волочившего дубину.

Так он шел, пока не наткнулся на упавшее дерево, через которое перешагнул олень. Смахнув снег со ствола, не снимая лыж, он уселся верхом на дерево.

— Надо успокоиться! Успокоиться надо, дружище! — уже громко произнес Николай. — А не дикие ли это олени? — Тогойкин, злясь на самого себя, сплюнул. — Говорю, надо успокоиться!.. Кто же мог, по-твоему, привязать дубину к дикому оленю и отпустить его: гуляй, мол! Верно? А если верно, то… Оленей было пять…

Он вскочил на ноги, но зацепился лыжей за сук, и в тот же миг раздался резкий треск. Тогойкин со стоном снял лыжу. Она сломалась чуть пониже сгиба и оскалилась, как волчья пасть острыми крупными зубами. Бессмысленно глядя на сломанную лыжу, он стоял растерянный, почти теряя сознание, с глухим шумом в ушах. И тут с громким возгласом радости он схватил обеими руками запасную лыжу и начал дрожащими пальцами отвязывать поводок.

Он еще повертел в руках сломанную лыжу, не зная, бросить ли ее здесь или взять с собой, затем осторожно воткнул ее торчком в снег.

Николай пересек неширокий лиственничный лес. Речка, словно обрадовавшись, что нашелся исчезнувший попутчик, радостно подбежала сбоку и покатилась впереди него.

И снова речка и человек, то отставая, то опережая друг друга, продолжали свой путь.

От лунного света казалось, что снег мерно и свободно вздыхает.

Судя по положению Полярной звезды, уже близится полночь. Речка стала спокойнее и шире.

Как здесь хорошо, наверно, летом купаться ребятишкам. Вода чистая-чистая и теплый песок. Неужели веки вечные дремлют в безлюдье такие красивые леса, просторные долины, светлые реки?

Пересекая уже в который раз речку, Николай от неожиданной радости чуть было не свалился с ног. Вдоль высокого берега к югу проехали легкие саночки, впряженные в пару оленей. Видимо, вчера поутру.

Тогойкин хотел уже пойти по санному следу, но речка, словно бы подзадоривая его: «Иди, иди за мной!» — весело бежала впереди, делая озорные развороты.

Тогойкин заставил себя пересечь след саней и, оттолкнувшись, съехал вниз, под горку.

Темнеющий на мысу далеко впереди лес постепенно удлинялся и вытягивался к середине долины, словно бы намереваясь преградить ему путь. А речка спешила, чтоб ускользнуть от него и побежать дальше.

Принимая невольное участие в этом веселом соревновании, Николай заторопился.

Но вот лесок смущенно остановился, и речушка бойко обогнула его. Свет луны заколебался и заполыхал на конце мыса. Когда Николай поднимался на пригорок, яркое сияние луны замигало на снегу и исчезло. Затем уже в долине, уже по ту сторону горки, засветились новые сполохи дрожащих сияний.

С высоты он различил под самым взгорком столбы ветхого остова давно покинутой юрты и съехал вниз.

Приближаясь к столбам, он чуть было не влетел в обвалившийся погреб, но сумел ловко свернуть.

— Могло бы плохо кончиться. Надо успокоиться! Успокоиться надо!

А речка уже успела обогнуть высокий мыс и, маня его за собой, весело мчалась к широкой долине.

«Погоди, я сейчас…» — не то подумал, не то проговорил Тогойкин, оглядываясь вокруг.

На полуразрушенном земляном чувале рдела обожженная докрасна глина, словно все еще пылали горящие угли. За юртой на толстой нижней ветви давно высохшей лиственницы белел медвежий череп. Под ним висело несколько ерниковых веников. Вертикально поставленные бревнышки стен юртенки и хлева, пристроенного к ней, по-видимому, разобрали и увезли куда-то. Торчит всего несколько штук.

В старину здесь жил, наверно, бедный охотник. Вступив в колхоз, он выстроил себе новый дом, а остатки старого жилья перевез и распилил на дрова. Может, и сарайчик выстроил или какие-нибудь клети для живности. Во всяком случае, это значит, что где-то километрах в десяти отсюда живут люди… Но куда идти, в каком направлении?

«Иди, иди, дружок, не стой!» — звала речка.

«Иду, иду!..»