Беда для боксера

Загоняю ее в угол, к стене, упираю ладонь прямо возле лица, наклоняюсь… И вижу, как у нее непроизвольно подрагивают изящные ноздри породистого носика и расширяются зрачки… Она реагирует на меня, бляха! Реагирует! Что вчера, по пьяни, когда немного отпустила тормоза, показала свое истинное лицо, что сегодня… Осознание наполняет чем-то настолько диким, настолько сладким, что все силы уходят на то, чтоб не сократить расстояние между нашими лицами до минимального. Совсем сократить.

– Если бы я с тобой вчера что-то сделал… Принцесса… Ты бы сегодня это почувствовала.

Она завороженно смотрит в глаза мне, сглатывает, пытается усмехнуться, как обычно, высокомерно.

– Это вряд ли… Много о себе думаешь…

– Нет… – я знаю, что это все – маска. Что она, Лара Добровольская, вообще другая. Она вчера мне много чего рассказала. Пусть и по пьяной лавке, но мне хватило. Например, четко понял, почему не подпускала, почему отворачивалась. Просто Лара ненавидит насилие. В любом его проявлении. Было что-то такое в ранней юности… Она не уточнила, что именно, но я поставил себе зарубку. Проясню этот вопрос и вырву ноги тому, кто ее обидел. Для нее, пацифистки и тонкой натуры, тот мой бой на ринге был дикостью. А я – тупым варваром, монстром, любителем бить и забрызгивать кровищей ринг. Она это все мне прояснила как раз, пока я с нее стаскивал сапоги и укладывал спать. В перерывах между приставаниями. Ее приставаниями ко мне, потому что Лара хотела секса. И лепетала что-то о том, что я охренительно пахну, и что я – тот еще монстр и это все неправильно, но хочется… И целуюсь я круто… И еще что-то, такое же приятное любому нормальному мужику. То. Что я изо всех сил старался проматывать в голове и не циклиться на этом всем. А то ведь… Не железный, да. Мог и не выдержать, дать слабину. И как потом быть? Она же проспится, она же будет в ужасе… И я опять виноват буду, что воспользовался. Я не хотел, чтоб она вот так… По пьяни. Гордый да. Дурак. Потом всю ночь на кухне просидел, периодически вставая и разминаясь. Смотал на улицу, покрутил солнышко на турнике, чтоб сбросить напряг. И не думать о том, что всего лишь в метре от меня лежит моя беда. Доступная. Без трусов даже. Бери – не хочу.

Хочу. Дико хочу. Но не так. Не так.

– Нет… – говорю я ей, едва сдерживаясь, потому что ночь бессонная, нервы не железные, а она – трезвая, злая и нарывается. А еще вчера говорила, что я – вкусный. – Нет. Я о тебе думаю только. О тебе.

– Дурак… – она неожиданно понижает голос до еле слышного шепота, пытается отвернуть лицо, но я не даю, цепляю пальцем за остренький подбородок, придерживаю. И в глаза смотрю. Жду. – Дурак… Чего ж ты такой… Настойчивый…

– Не могу по-другому.

– Врешь… Получишь свое и…

– Получу?

– А думаешь, нет?

– Не думаю. Не могу думать. Ты скажи.

– Дурак… Кто же про это говорит…

– Да?

Она молчит, дышит тяжело прямо мне в губы. И теплый воздух от ее губ – нектар для меня. Сладость небывалая.

– От тебя… пахнет… потом… – шепчет она, с трудом выдавливая слова по одному, – это… неправильно…

– Не нравится? – придвигаюсь ближе еще, практически придавливаю ее своей грудью стене, осознаю, что дышу с ней в унисон, ее выдох – мой вдох, и наоборот…

– Это… Неправильно…

– Неправильно… Хочу тебя.

– Это… неправильно…

– Хочу.

Она не выворачивается из моих пальцев. Не делает ни одной попытки избежать поцелуя. И потому я не торможу больше. Лара Добровольская – не из тех, кто смолчал бы, если й было неприятно. Ей приятно. Пусть и неправильно. И она тоже меня хочет.

Наш поцелуй, сначала разведочный, пристрелочный, буквально через мгновение превращается в глубокий, поглощающий. И в этот раз я не руковожу. Я – следую туда, куда она меня ведет.

Она раскрывает рот шире, и я жадно трахаю ее языком, прикусываю пухлые губы, умирая от кайфа.

Руки действуют самостоятельно, я практически ни в чем не участвую. По стене ее – вверх, заставить обхватить меня тонкими, длинными ногами, сесть удобно на талию. Теперь целовать проще, мы практически на одном уровне. Сильнее сжимаю ее дергаю лямки платья, потому что хочется трогать грудь, небольшую, красивую до слез из глаз, и очень чувствительную, это я еще вчера, в машине выяснил.

От первого же прикосновения к соскам Лару выгибает дугой, она прижимается сильнее ко мне, поцелуй становится совсем диким, жестоким, а острые ногти проезжаются по затылку.

Она без трусов, а мне достаточно лишь отогнуть резинку на спортивках.

Прижимаю ее к стене, перестаю целовать, фиксирую крепко и смотрю в глаза. Мне нужен ее взгляд, когда буду входить. Хочу каждое движение ресниц отслеживать.

– Ах… – стонет она, вцепившись мне в плечи белыми от напряжения пальцами, раскрывает губы, глаза закатываются, но я легко встряхиваю, стараясь сдерживаться, потому что готов кончить уже, как пацан пятнадцатилетний. Просто от одного ощущения, что она – моя сейчас. Полностью моя. Что я ее трахаю наконец-то, что забираю себе, без остатка.