Беда (СИ)

Огромное голое, покрытое твердыми наростами, тело красного цвета на массивных копытах, венчалось козлиной головой с загнутыми рогами. Под ними желтым огнем горели два круглых глаза. Длинный тонкий хвост подергивался, словно у готового к прыжку тигра. Фигуру осеняли два развернувшихся перепончатых крыла. Тварь была андрогином — имела три груди и гениталии обоих полов.

И в довершение всего от гротескной фигуры стало вдруг исходить свечение — почти такое же, как от горящих на поляне свечей, но гораздо интенсивнее. Временами оно полностью скрывало Примаса, временами слабело. Мерцание это происходило в ритме его речи.

— Смотрите, смотрите на меня, люди! — взывало существо. — Кто подобен зверю сему? Кто посмеет сразиться с ним? Поклонитесь мне, люди, ибо даю ныне вам завет новый — смерть!

— Кто подобен зверю сему?! — взвыл маэстро, а за ним и все коленопреклоненное собрание. — Славься, Козлище с легионом младых!

Спроси кто у любого из присутствующих, сколько времени все это продолжалось, те бы ответили, что вечность. На самом же деле ночь еще не стала клониться к рассвету, когда Примас произнес:

— Сейчас вы исполните osculum infame** и все получите signum diaboli***. А избранные из вас завтра совершат во славу мою подвиг, убив врагов моих.

Этот ковен не раз уже исполнял обряд «срамного поцелуя», но свой анус для него всегда подставлял маэстро шабаша. Ни разу им не доводилось приникнуть к ягодицам самого князя тьмы, поэтому возбуждение толпы достигло градуса экстаза. Несколько человек вслед за маэстро затянули мрачный хорал, состоящий из неведомых слов. Под звуки его Примас повернулся спиной.

Она бугрилась мышцами и наростами, мощный позвоночник явственно выступал, переходя в хвост, сейчас поднятый и застывший знаком вопроса. Ягодницы же походили на две замшелые глыбы. Он слегка нагнулся, и они разошлись. И тут дьяволопоклонники, которых, казалось уже невозможно было ничем потрясти, вновь застыли от восторженного ужаса. В первый миг все решили, что существо испражняется, но это было не так — из ануса Примаса явилась морда другой твари! Она напоминала мохнатое насекомое с чем-то вроде пучка шевелящихся жвал и множеством блестящих, похожих на красные ягоды глаз.

— Приложитесь! — раздался приказ Примаса.

Весь ковен в нерешительности поглядел на маэстро. Тот тоже был явно растерян, заметно дрожал, и даже в полумраке было видно, как побелело его лицо. Но он будто против воли сделал к Примасу шаг, другой, опустился на колени и потянулся жуткой морде. Суетливые жвала обхватили его лицо, он вскрикнул, словно от внезапной боли, попытался дернуться, но оказался прочно зафиксирован. В тот же миг хвост Примаса молниеносно упал вниз и острым своим концом ткнул маэстро в шею.

Жвала тут же ослабли. Маэстро поднялся на ноги и повернулся. Губы его были окровавлены, а глаза совершенно пусты. Лицо стало подобным могильной плите.

— Приступайте, — мертвым голосом призвал маэстро, отошел в сторону и встал, безмолвно и недвижно.

Паства его — молодые и старые, мужчины и женщины, и даже несколько случившихся тут детей, последовали его примеру, словно неведомая сила влекла их к шевелящимся жвалам. Все получали поцелуй твари и укол хвостом в шею, отходили к маэстро и стояли, наподобие статуй. Лишь один ни за что не хотел присоединиться к ним. Он был на шабаше с самого начала, с возрастающим ужасом наблюдая за всем происходящим. Он бы давно уже бежал оттуда сломя голову, но его держало чувство долга. Однако теперь этот человек не выдержал — незаметно отступил в тень и, не разбирая дороги в чаще, бросился вниз по склону.

К счастью, в разгар обряда его бегство никем не было замечено. Человек бежал долго, с безумно колотящимся сердцем, твердя обрывки молитв и поскуливая от страха. Наконец он остановился на пустынном перекрестье дорог, в полной темноте под затянутым тучами предрассветным небом, и в отчаянье мысленно воззвал: «Отец… Отец, ты слышишь меня?! Я видел дьявола!»

От волнения он плохо составлял мысленные фразы, но раз от раза представлял страшную картину того, что произошло в роще, в надежде, что далекий собеседник тоже воспримет ее. «Я вижу, сын, — подтвердил голос в его голове, четкий и твердый, но, кажется, смертельно усталый. — Не бойся, Адамо, это был не дьявол. Но это враг. Наш враг».

Окрестности Феррары, 27 октября 1347 года

Из Болоньи мы тронулись лишь пополудни следующего дня. Довольно времени заняло объяснение с городскими властями, а еще больше — со старостой деревни, которого следовало убедить, что наш уксус поможет жителям спастись от «порчи», наведенной на них фальшивыми попрошайками. Если бы к вечеру не захворали несколько человек, пообщавшихся с этими «нищими», старик, возможно, так бы мне и не поверил.