Бедлам в огне

А потом ко мне опять явился Линсейд, но даже его визит не выбил меня из колеи. Если в его прошлое появление мой письменный стол был девственно чист, теперь на нем лежало около тысячи машинописных страниц. Теперь я походил на человека, который что-то делает.

– Как быстро меняется жизнь, – сказал Линсейд, заходя в хижину. – У вас впечатляющий улов.

– Да, написано много, – согласился я. – Хотите почитать?

Казалось, он колеблется, но я подозревал, каков будет ответ, и не ошибся.

– Нет. Считаю, что это не совсем правильно. Возможно, я тем самым вторгнусь на вашу территорию. Я очень хочу знать, на что способны больные, однако… – Еще немного раздумий напоказ, а потом: – Думаю, будет лучше, если вы просто напишете отчет.

– Хорошо, – сказал я, – если вы считаете, что можете доверить мне анализ этих сочинений. Я ведь не психолог.

– Я полностью вам доверяю. – Линсейд собрался удалиться, но я не мог позволить ему уйти так просто.

– Есть один вопрос, по которому я хотел бы проконсультироваться с вами, – сказал я, и он не смог отказаться. – Ни на одном сочинении нет имени автора.

– Вы им говорили подписать работы?

– Я вообще им ничего не говорил. Говорили вы.

Другой, возможно, решил бы, что я его обвиняю – как минимум в забывчивости, – но не Линсейд. Он лишь заметил:

– Знаете, это интересно. Думаю, мы наблюдаем проявление коллективного сознания больных.

Я понятия не имел, о чем он говорит, и, наверное, проще всего было бы спросить напрямую, но я воздержался. Не хотелось подбрасывать ему еще один повод покрасоваться.

– Буду иметь это в виду, – сказал я. – Хотя мне понятно, почему некоторые не захотели поставить свое имя.

– Почему же?

– Кое-кто пишет весьма болезненно, жестокие и опасные фантазии об убийстве.

– Опасные?

– Ну, наверное, излишне говорить, что я не столь наивен, чтобы считать, будто он или она действительно совершил или мечтает совершить все, что описано в сочинении, и все же если ему или ей в голову приходят такие фантазии, то…

– То – что?

– То я считаю, что за ним или за ней нужно внимательно следить.

– Да, Грегори, мы следим за больными. Именно поэтому они здесь.

Меня явно унижали.

– Не думаю, что у вас есть причины для волнений, Грегори. В конце концов, это всего лишь слова, написанные на бумаге. А не палки и камни.

– Ну да, – нерешительно протянул я, – но…

– Никаких “но”, Грегори. Возможно, человек, описавший эти насильственные фантазии, и стремится растревожить вас, возможно, он пытается манипулировать вами, заставить вступить в этот самый разговор со мной.

– Возможно…

– В таком случае наш долг – не поддаваться манипуляции, не беспокоиться и не вести этот разговор.

Мне бы его уверенность. Я не мог избавиться от мысли, что если автор этого сочинения совершит жуткое преступление на сексуальной почве – неважно, в клинике или за ее пределами, сейчас или позднее, – то вряд ли слова “Да, мы не беспокоились, потому что считали, что это не палки с камнями” станут оправданием, моральным или же юридическим.

– Может, и так, – сказал я, но Линсейд уже потерял интерес и ко мне, и к нашему разговору.

Повысив голос, он гортанно проговорил:

– Тогда завтра в девять часов утра отчет должен лежать у меня на столе. Далее вы встретитесь с пациентами и сообщите о своей оценке. И не считайте нужным проявлять снисходительность.

С тем он и ушел. А я остался наедине с перспективой написать отчет и встретиться с пациентами; и то и другое, по идее, должно было меня пугать, но, к моему удивлению, нисколько не пугало. Если Линсейд желает получить отчет к девяти утра, он его получит. Отчет будет кратким, четким, здравомыслящим и с толикой иронии; он будет радикально отличаться от тех текстов, за чтением которых я провел выходные. Что касается встречи с пациентами и вынесения вердикта, то я предпочитал смотреть на это занятие как на коллективное обсуждение. Я не стану сообщать свое мнение о сочинениях, не стану оценивать их по десятибалльной шкале. Мы просто поближе познакомимся. Я задам несколько вопросов, они поделятся мнением о написанном. Попрошу их почитать отрывки. Время пройдет быстро. Это будет похоже на Кембридж. В каком-то смысле. Я справлюсь.

11

На следующее утро, ровно в девять, я постучал в дверь кабинета Линсейда. В руке я держал аккуратно отпечатанную страницу с отчетом об излияниях пациентов. Линсейд пригласил меня войти, и, пока он читал мой отчет, я стоял рядом с его столом. В отчете говорилось то, о чем я уже упоминал: работы маниакальны, депрессивны, навязчивы, наивны, самоотносимы, туманны, чарующи в одном смысле, отталкивающи в другом. Я не мог не написать, что рамки темы “Луна и грош” могли ограничить творческий потенциал больных (правда, если учесть, что лишь редкие работы имели хоть какое-то отношение к теме, критика звучала не особенно убедительно). В конце отчета я выражал мнение, что еще очень рано делать выводы. Линсейд прочел отчет внимательно, но быстро, словно демонстрировал навыки, освоенные на курсах скорочтения.