Бедная Марта

— Мне очень приятно это слышать, Марта. — Глаза У Кейт заблестели. — Потому что мне тоже это нравится. Вот что я сделаю, — с жаром продолжала она, — я пошлю вам открытку, на которой напишу слово «Джо». Вы будете знать, что это означает — фотографии пришли, и тогда на следующий день мы встретимся на нашем месте.

С этими словами Кейт, по своему обыкновению, резво вскочила на ноги — Марта ничуть не удивилась бы, если бы в один прекрасный день девушка пробила головой крышу.

— Мне пора идти, — выпалила Кейт. — Я пообещала купить туалетной бумаги для Сисси Робертс, которая сидит рядом со мной. Бедняжка весь день неважно себя чувствует. Думаю, во всем виновата жара.

Хотя было только начало июня, но духота стояла совершенно невыносимая и необычная для этого времени года. Совсем как в июле или августе, говорили горожане, вытирая пот со лба.

— Это же бабье лето, — заявила одна женщина на работе, но другая поправила ее, сказав, что бабье лето наступает в сентябре.

Фабрика «Паруса и мешки Акермана» располагалась в тупике, отходящем от Бэксил-стрит, что неподалеку от реки. Мистера Акерсона, даже если он и существовал, никто никогда не видел, равно как и парусов, которые, скорее всего, шили на заброшенном ныне чердаке в те дни, когда парусники бороздили просторы морей и океанов, включая Атлантический.

Сейчас фабрикой управлял иностранец. Никто не знал ни откуда он взялся, ни как его зовут. Это был мужчина высокого роста лет пятидесяти, а цвет его лица нельзя было назвать ни смуглым, ни светлым. Угольно-черные усы тянулись до самых ушей, переходя в бакенбарды. Манеры у него были резкие и отрывистые, граничащие с грубостью. Все величали его Мистер, даже жена, которая командовала работницами и умела шить мешки не хуже любой из них. Сама она была чернокожей. Ее звали Жакетта. Она рассказывала всем и каждому, что ее дедушка — африканский раб.

Однажды, когда на улице было особенно жарко, Марта пришла на фабрику и обнаружила, что никто из женщин не работает. Все они окружили Жакетту, которая сидела перед какой-то сложной машиной, двигая ногами взад и вперед, как будто ехала на велосипеде. При этом механическая штука, чем бы она ни была на самом деле, издавала резкие пронзительные звуки.

— Что это такое? — полюбопытствовала Марта.

— Промышленная швейная машинка, — ответила женщина рядом с ней и скривилась.

Марта уже собиралась спросить, что это значит, но ответ был очевиден. Перед нею была машина, которая шила мешки раз в двадцать быстрее ее самой или любой из женщин в их цеху.

Мистер тоже был здесь, возвышаясь над остальными. Но сначала Марта даже не заметила его посреди толпы, поскольку он склонился над новой машиной и наблюдал за тем, как работает его жена.

— Вы, женщины, отправляйтесь по домам, для вас работы больше нет, — рявкнул он и жестом показал им, что они могут убираться. — Все, за исключением тебя. — Он ткнул пальцем в ошеломленную Марту. — Я купил тебе для работы вторую машину. Буду платить тебе в день на шиллинг больше, но работы по субботам больше не будет. — Впервые за все время он проявил некоторое подобие нежности, ласково потрепав жену по курчавой черной голове. — Жакетта не любит работать по субботам. У нее есть другие дела.

Марта подсчитала в уме. Пять лишних шиллингов в неделю, минус один шиллинг за работу в субботу. То есть получается выигрыш в целых четыре шиллинга. Вот только достанет ли у нее ума, чтобы работать на новой машине? Жакетта расскажет ей и покажет, как это делается, заверил ее Мистер после того, как остальные женщины ушли, бросая на Марту мрачные и завистливые взгляды. И разве можно было осуждать их за это?

— Как дела у вашего сына-солдата? — поинтересовался Мистер.

— У нашего Джо? О, у него все в порядке. Недавно он прислал нам свою фотографию. Завтра я принесу ее и покажу вам.

Марта пришла к выводу, что Мистер оставил ее на работе только из-за Джо.

Мистер посчитал, что на сегодня запас его дружелюбия исчерпан. Он кивнул на свою жену.

— Жакетта сейчас покажет тебе, как надо работать. Лучше бы тебе научиться побыстрее, иначе я вышвырну тебя отсюда, как и остальных.

В жару Кингз-корт никак нельзя было назвать уютным местечком, впрочем, как и в холод. Но в самый разгар зимы жильцы могли, по крайней мере, оставаться в собственных квартирах, пытаясь согреться и сжигая в очагах и каминах коробки из-под кока-колы и апельсинов, или же закутаться в дырявые одеяла, натянув на себя всю одежду, какая только была в доме.

Летом же жильцы стремились как можно быстрее выбраться из своих домов наружу — ведь в некоторых комнатах окна не открывались, а от запаха гнили и прочих «ароматов» их тошнило. В крошечном дворике шириной в десять футов между двумя рядами зданий кипела жизнь: играли дети, дрались мужчины и пронзительно кричали женщины — друг на друга, на своих мужей и отпрысков.