Бедная Настя. Книга 6. Час Звезды

— Но где гарантия, что ветер позволит вам отправиться в нужном направлении? — засомневалась Анна.

— Воздушный шар — тот же парус, — не без снисходительности улыбнулся Козырев. — Его движением можно управлять, но без привычных в морском деле канатов, а с помощью грузов, этих своеобразных рулей высоты, манипуляции с которыми позволяют создавать перевес, корректирующий курс и скорость движения шара.

— И вы хотите убедить меня в том, что весь ваш отряд погрузится в такие шары и атакует остров, который мы ищем? — поразилась Анна.

— У вас богатое воображение, баронесса, — преподобный не без иронии переглянулся с офицером-географом. — В распоряжении экспедиции лишь один шар. И не исключено, что, отправляясь на нем, мы рискуем потерять его и лишить Ивана Сергеевича одного из главных инструментов для этой очень важной работы. Насколько я понимаю, вид сверху дает исключительные возможности для картографии — с птичьего полета видно многое и более отчетливо, чем даже если вы находитесь рядом, в непосредственной близости от объекта своего изучения. Но он любезно согласился нам помочь — дело, которым мы должны заняться, исключительной важности. И поэтому сегодня мы отправляемся в указанном вами направлении. А завтра утром — летим.

— Мы? — побледнела Анна.

— Вы, я и Иван Сергеевич, — подтвердил князь Дмитрий, с любопытством смотря на нее. — Что с вами, баронесса? Вы все это время так решительно шли вперед и вдруг испугались?

— А вам не страшно подниматься туда, где властвует Он? — тихо и не без трепета спросила Анна.

— Приближаться к Господу и покушаться на его обитель — это разные вещи, — величественным тоном ответил ей Иоанн, и Анна смутилась, будто сказала что-то крамольное.

Потом любезный и неунывающий Козырев проводил Анну в отведенную для нее каюту, восторженно рассказывая по дороге о непередаваемых ощущениях, каковые дает полет на воздушном шаре, и, бросив взгляд на брегет, изящным движением выхваченный им из левого кармана пиджака (Анна уже поняла, что Козырев — большой сибарит и любитель всего необыкновенного), уведомил, что спустится за нею к ужину, чтобы сопроводить в кают-компанию.

Оставшись одна, Анна вдруг разрыдалась. Конечно, ее взволновало предстоящее испытание — Анна уже уверовала в то, что дошла до конца своих страданий и волнений. И она совершенно иначе представляла себе последствия приезда преподобного Иоанна: Анна была готова проследовать с посланцем Русской духовной миссии в Константинополь, чтобы отправиться, наконец, домой. Но князь даже не рассматривал, по-видимому, такую альтернативу: он не просил, он распоряжался ею, полагая, что Анна должна быть также устремлена на поиски пропавшей Звезды, как и он. А она — всего лишь слабая женщина! И она устала! И от собственного благородства в том числе.

Говоря сама с собой, Анна ужасно негодовала. Но вместе с тем ощущала потребность подчинения приказам преподобного Иоанна. И не могла не признать, что новый облик князя Новикова произвел на нее неизгладимое впечатление.

Анна очень быстро справилась с угрызениями совести, возникшими при первой встрече с преподобным Иоанном, но не потому, что считала себя непричастной к тому резкому повороту, что сделала судьба с жизнью когда-то знакомого ей поручика. Нет, Анна поняла, что перерождение князя вызвано не отчаянием отвергнутого влюбленного, а открытием чего-то сокровенного, что прежде таилось в его душе, и было, наконец, освобождено от долгого сна неведения.

Она смотрела на князя и не узнавала его. Куда исчез тот обходительный и доверчивый молодой человек, умевший умно рассуждать о разных серьезных вещах и так неумело пытавшийся заявить ей о своих чувствах? А, быть может, князь никогда и не был таким, а только казался ей тогда? И она, увлеченная борьбой за душу Владимира, не увидела, не разглядела в милом Мите главного? Той цельности и упорства, которые он проявлял, сопротивляясь попыткам Владимира втянуть сослуживца в свои обычные сельские увеселения. Той мудрости, которая поразила ее опекуна, посчитавшего молодого человека достойным долгих бесед на равных. Той проницательности, с которой он угадал незримую, как полагала Анна, нить, что связывала ее и Корфа-младшего еще неясным, неоформившимся чувством. И, наконец, того благородства, что князь проявил в разговоре с Владимиром, убеждая его очнуться от застилавшей ему глаза обиды и ревности и понять, что все его страдания — от любви, в которой он боится признаться даже себе самому.

Когда, после ужина и обсуждения предстоящего Анне возвращения на остров, преподобный Иоанн ушел, благословив ее и попрощавшись до утра, она так и не смогла заснуть. Анну тревожило и ожидавшее ее новое приключение, несомненно, сопряженное с большей, чем прежде опасностью, ибо заранее было ясно, что Крестоносец, получив Вифлеемскую звезду, так просто с нею не расстанется. Но более всего ее смущало присутствие князя, приезд которого был для нее равносилен явлению.