Бедные

«Но не ради тебя, — подумал Бальрих, — и я клянусь тебе, что увижу виллу „Вершина“ не раньше, чем она станет моею. Тогда я выброшу всех вас оттуда».

И все же, сидя в эту ночь за своим рабочим столом, он много думал о Гансе. Книги, которые дал ему Клинкорум, были уже давно изучены, а своих он еще не завел. Поэтому сегодня с легким сердцем мог бы он провести время с Тильдой, которая провожала его вечером до самой лестницы. Но Бальрих отослал ее: ему приятнее было сидеть в своей комнате и при луне — на электричестве он экономил — думать об изящном и лукавом мальчике с виллы, о том, что завтра увидит его снова.

Они встретились в понедельник после работы у Клинкорума. Когда урок был окончен, Ганс Бук предложил ему не более не менее как отправиться в город, — расходы он, мол, берет на себя. Но Бальрих с мрачным видом указал на кипу книг, которые ему дал прочесть Клинкорум.

— До утра осталось шесть часов, и их едва ли хватит.

И он ушел, покинув юного повесу.

Только в воскресенье Бальрих согласился, наконец, с ним встретиться. Стояла духота, закат был мглистым; а так как Бальрих отказался от всяких иных развлечений, они решили просто пройтись и двинулись напрямик через поле, мимо рабочих домишек, по той же дороге, по которой он некогда ходил с Тильдой. Так же как тогда, оба были серьезны; Ганс Бук степенно и задумчиво шагал рядом.

— Ты не спишь только семь ночей, — сказал он, — а у тебя уже красные глаза.

— Другого времени нет, — решительно ответил Бальрих.

И его богатый дружок согласился. По всему чувствовалось, что он питает к Бальриху глубокое уважение.

— Еще бы, ведь ты хочешь в один год выучить все, на что мне в гимназии дали пять или шесть лет, — да и то я всего не знаю.

Тут Ганс Бук увидел, что дети, игравшие на склонах сырого оврага, стараются ткнуть друг дружку лицом в грязную воду.

— Какие они злые и грязные, — сказал Ганс, указывая на детей. — Если бы они не были такими, тебе не надо было бы так много зубрить.

Почему? Ганс и сам не сумел бы объяснить почему. Но ему казалось, что прежде всего надо быть опрятным и порядочным человеком. Тогда ученье уже дело второстепенное.

— Лучше думать, чем учиться; а думать приятнее всего, когда об этом не думаешь, — заявил Ганс.

— Вздор! Может быть, это и верно для тех, у кого есть деньги, — холодно ответил Бальрих. — Но если я хочу выкарабкаться отсюда, — он указал на овраг, — то должен учиться, — и почти с ненавистью повторил: — зверски учиться.

Ганс Бук не вполне понял его, он старался вникнуть в смысл сказанного.

— У меня ведь тоже никогда не бывает денег. И даже папа получает их чаще всего от дяди Геслинга. А у дяди денег слишком много, тут все вы правы. Моему папе он должен бы давать и побольше. А папа — побольше мне. По-настоящему порядочным ни того, ни другого не назовешь.

Бальрих уже знал, что богатые сторонятся друг друга, блюдут кастовые различия; и он с презрением подумал: «Вы сами готовите себе гибель».

Неожиданно Ганс Бук спрятался за спиной товарища. И Бальрих, мгновенно поняв, в чем дело, остановился, выставив вперед ногу, намереваясь защитить друга.

— Кто? Тот рыжий? — спросил Бальрих, устремив взгляд на близкую опушку «рабочего» леса.

Да, это он, исконный враг юного Бука. Столкновение было неизбежно, никакая сила не могла его предотвратить. Уже давно подстерегали они друг друга, и вот решительная минута застала мальчика врасплох. Бальрих слышал прерывистое дыхание Ганса.

— Пусть только подойдет, — прорычал Бальрих, — и уж я его проучу.

Но Ганс Бук с усилием проговорил:

— Не смей. Это мое дело!

Рыжий приближался. Бальрих понял, что он сильнее Ганса.

— Если это твое дело, то поскорее удирай. Беги! — посоветовал он.

— Мне не позволяет моя честь! — ответил мальчик с виллы «Вершина». А рабочий только пожал плечами и рассмеялся, сначала неодобрительно, а потом весело во всю глотку:

— Го-го-го!

Между тем из-за его спины выступил Ганс Бук, сделал шаг вперед, уперся ногами в землю и приготовился к бою. Он весь напрягся, словно стал выше ростом, и стиснул кулаки. Враг подкрадывался, согнувшись, касаясь руками травы. Но, дойдя до поворота дороги, вдруг остановился и свернул в сторону. Ганс Бук продолжал стоять в той же позе, покуда дюжий парень, искоса поглядывавший на него, не пустился наутек, да, именно наутек. Лишь тогда Ганс Бук подошел к Бальриху.

— Этот балбес сдрейфил, — сказал он другу и махнул рукой в знак того, что инцидент исчерпан. Бальрих уже не смеялся.

Стоявшая на опушке леса девушка обернулась и поглядела на Ганса. И только тут в нем проснулась гордость победителя; он даже дерзнул послать ей воздушный поцелуй, хотя ее сопровождал какой-то юноша. Девушка была без шляпы. Золотисто-пепельные волосы покрывал простой платок, хотя на ней была модная юбка и лаковые туфельки на высоком каблуке. Ее спутник был одет в синий нанковый костюм механика, поверх которого он набросил элегантное летнее пальто.

— Это техник, — заметил Бальрих, точно перед кем-то извиняясь, — не простой рабочий.

О том, что девушка — его сестра Лени, он умолчал. Этому юнцу не понять, чем была для Бальриха Лени.