Бедные овцы (СИ)

Мертвец, о Боже, мертвец, ничем не прошибить. Отвращение пронизало Марину Ивановну с ног до головы и то обыкновенное чувство жалости и стыда на этот раз её не спасло.

- Я пойду,- отвернулась Марина Ивановна, не выдержав.

- У... этого... сын родился позавчера. Прямо первого мая. Везде ж им, сукам, везёт!

Вера не собиралась говорить сестре жестоких слов. Человеком она была не злым, отходчивым, но почему-то именно сейчас и именно эти обыкновенные слова точно кипятком облили Марину Ивановну. Одна сестра с упрёком смотрела на другую, будто спрашивая: Зачем ты меня убиваешь?

Марина Ивановна уткнулась лбом в жалкие тряпки, называемые одеждой, висевшие на вешалке.

- Откуда знаешь?- выдавила она из себя. Как может один человек сделать другому человеку нестерпимо больно, и даже не заметить этого? И так на каждом шагу, на каждом шагу.

- Все знают. Есть такая штука - социальные сети, сестричка.

- Какой ужас...

- Вообще-то это радость.

- Ужас.

С этими словами Марина Ивановна вышла из квартиры сестры, и так и пошла, не обернувшись, не простившись.

В семь вечера она включила мобильный.

В семь ноль пять он зазвонил.

- В десять на то же место приходи.

- Я не приду в десять.

- Это почему ещё?

Марина Ивановна помялась, но сказала правду.

- Я боюсь.

- Не бойся. Если я тебя не убью - никто не убьёт.

И отключился.

Пойти в милицию? А что милиция? Что я там скажу им?

Тоска давила ей сердце. Новая, грозная, ватная, какой она ещё не испытывала в жизни.

Марина Ивановна упала навзничь на кровать и сразу заснула. Даже, если бы её били по щекам, она бы всё равно отключилась. Но почему-то последним краешком сознания она точно знала, что ни за что не проспит. Рельсы под дымящимся паровозиком горели адовым огнём.

5

На этот раз он не закрывал лицо капюшоном. О, видит Бог, лучше бы он прятался, как вчера. Лицом это был мальчик, студент или пэтэушник, но глаза, о Боже, эти глаза. По глазам ему было лет триста. Марина Ивановна заметила, что руки её дрожат, а на спине сделалось как-то липко и нечисто.

Что со мной случилось месяц назад, если я сегодня оказалась здесь? Кто всё это сделал? Это не могла быть я. Не перед людьми, но внутри себя, я всю жизнь кичилась своим здравомыслием, своей холодноватой определённостью. Что же случилось? Почему ноги и руки у меня дрожат, почему я боюсь этого мальчика с глазами мертвеца?

Мысли её прыгали, неслись, толкая друг друга.

Но тут же, словно свежий воздух, её накрыла мысль надежды - ведь ничего ещё не случилось! Любую ошибку можно поправить, надо просто признать, что произошла ошибка.

- Я передумала,- спеша, что забудет такую простую спасительную мысль, выпалила Марина Ивановна.

Чужак чуть шевельнулся, но Марина Ивановна знала каждой клеткой своей запуганной замученной души, что на самом деле он остолбенел. Это едва уловимое шевеление было болью остолбенелости. Удар был такой силы, что человек не успел подготовить к нему своё человеческое мягкое тело, и тело выдало причинённую боль.

Пальцы Марины Ивановны теперь уже скакали без остановки, она отбросила сигарету и больше не курила. Сердце трепыхалось, спину, вместо липкости и нечистоты, обдало жаром, потом холодом, потом она уже ничего не замечала и ничего не соображала.

- Как это?- усмехнулся парень. Он взял себя в руки, но злость, что некто застал его врасплох, и видел его слабость, эта едкая злость грызла его. Слабость возможна во всяком человеке, но только не в нём.

- Передумала,- выдохнула Марина Ивановна, спеша.

- Как это?- громче спросил незнакомец.

- Не знаю.

В один этот миг всё тело её стало спокойным, а мысли ясными. Ни дрожи, ни бешеного сердцебиения. Нос уловил запах воды, а уши урчанье агрегата с другого берега. Всё. Полное и ясное спокойствие спустилось, наконец, на Марину Ивановну. Она выпрямилась на скамейке, вытащила руки из карманов и положила их впереди себя. Всё. Покой.

- Нет,- сказал парень.

Марина Ивановна не знала, что ей делать дальше, и осталась сидеть как сидела, и молчала.

- Нет,- повторил парень врастяжку,- Нет. Нет и нет. Так не делают. Ты из этих, что ли, из скучающих, на пассивном доходе? Или климакс? Или что? Или бабки зажала?

Марина Ивановна быстро юркнула одной рукой в сумочку.

- Вот.

- Что - вот?

- Тут всё по кошельку.

- По какому кошельку?

- Моему. Деньги там. Я копейки не взяла. Бери, переводи куда хочешь, обналичивай. Это справедливо.

- Ты чё творишь? Какой кошелёк? На хуй мне твой кошелёк? Эта тварь обсаженная брата твоего размазала, как таракана, и вся в шоколаде, а ты мне про кошелёк какой-то? Ты совсем овца что ли? Совсем быдло стадо?

Марина Ивановна сунула бумажку в карман.

- Не знаю.

- Посмотри на себя! Мямлишь! Запугана! Трясёшься! Кто тебя пугал? Чё ты видела в своей кастрированной жизни? Да вы же стадами ходите! Овцы! Овцы овцами. Вас режут, а вы благословляете, больше режут, вы больше благословляете. Как я ненавижу вас, сыкливое быдло...

- Я не знаю. Не могу. Я не знала, что не могу.

- Та тварь вызывает уважение, а ты - зло.

Парень дышал тяжело, ёрзал, тёр руки, он изредка качал головой, а потом крепко сдавил руками виски и застонал.