Бедные углы большого дома

— Ахъ, Ольга, куда ты забралась! Мы едва дошли до тебя. Я ужъ думала, что мы заблудились. Ужасный ходъ! — говорила тетушка, цѣлуя Ольгу Васильевну, и въ ту же минуту раздалось еще три звонкихъ поцѣлуя. — Какъ жаль, что мы не могли предложить тебѣ комнату у себя, но ты знаешь, мы сами такъ стѣснены! Теперь дѣти выросли, всѣмъ нужны отдѣльныя комнаты…

— Знаю, знаю, тетя! Я бы и не рѣшилась стѣснять васъ, — сказала Ольга Васильевна, даже и не вспомнившая, что въ квартирѣ тетки было для нея мѣсто, когда кузины еще не выросли и не кончили курса ученья.

— Ты, милочка, нехорошая, недобрая, — лепетала маленькая двадцатилѣтняя кузина Жени, дѣлая такія сердитыя губки, что ихъ непремѣнно хотѣлось расцѣловать. — Ты забыла своихъ маленькихъ кузинъ!

— Да, да, пять воскресеній не была у насъ! — быстро проговорила другая кузина Фани, неожиданно передернувъ и выставивъ изъ-подъ открытаго лифа кругленькія плечики, которыя, казалось, говорили этимъ дѣтскимъ движеніемъ: а погляди-ка на насъ, ты на насъ только посмотри!

— По-смо-три, какъ хо-рошъ, какъ идетъ ко мнѣ твой браслетъ, — меланхолически. произнесла третья кузина Софи, медленно протянувъ свою обворожительную руку и, кажется, этотъ жестъ прямо говорилъ: на колѣни передъ этой рукой!

— Къ тебѣ все идетъ, душка, — поцѣловала Ольга Васильевна кузину Софи.

Она точно такъ же должна была поцѣловать и кузину Фани, кузину Жени, такъ какъ всѣ равно требовали и равно заслужили поцѣлуевъ. Въ сущности, это были не три существа, но одно, — кузина Фани говорила и дѣлала только то, что могла бы сказать и сдѣлать кузина Жени или Софи, и наоборотъ. Вся разница была въ тонѣ, и это объяснялось очень просто: у кузины Жени были хорошенькія губки, и она надувала ихъ и говорила будирующимъ тономъ; у кузины Фани были прелестныя плечики, и она рѣзко передергивала и выставляла ихъ изъ-подъ открытаго лифа, произнося фразы дѣтскимъ тономъ; у кузины Софи была чудная рука, и кузина Софи была меланхолична, — ахъ, какъ хорошо было это задумчивое протягиванье руки впередъ, dahin, dahin! Говоря это, конечно, я смѣю утверждать, что это были сильные, недюжинные характеры и что для измѣненія ихъ нужна была нечеловѣческая сила, такъ какъ губки, плечики и ручки, при всѣхъ постороннихъ вліяніяхъ, оставались попрежнему прекрасными, тогда какъ какой-нибудь будто бы сильный характеръ, сложившійся подъ вліяніемъ постороннихъ обстоятельствъ, измѣняется чрезвычайно легко съ измѣненіемъ этихъ условій жизни, но плечики, губки, ручки, — о, ихъ не уничтожатъ никакіе перевороты, надъ ними сильно одно всемогущее время.

— Полноте, вы совсѣмъ заговорили Ольгу, — вступилась тетушка, слушая лепетъ дочерей. — Ну, что ты думаешь, Ольга, насчетъ мѣста? Я пріѣхала къ тебѣ съ предложеніемъ отъ генерала Семенова…

— Ахъ, душка, душка, онъ въ одномъ домѣ съ нами живетъ, къ намъ будешь каждый день ходить, — вздернула плечики Фани.

— Его ма-лютки про-сто удивленіе! — провела въ воздухѣ рукою Софи.

— Я тебя къ нимъ ревновать буду, — надула губки Жени.

— Нѣтъ, тетя, благодарю васъ, но я… — смѣшалась Ольга Васильевна, точно ее поймали въ какой-нибудь страшно! шалости.

— Право! браво! Ты, вѣрно, нашла мѣсто? Я знала, что кузина не будетъ безъ мѣста, — весело передернулись шаловливыя плечики, — А вотъ Фани со мною спорила, что ты не найдешь мѣста до моего рожденія и что я останусь безъ маленькаго cadeau! Браво! браво!

— Ахъ, перестань! — перебила тетушка. — Егоза! У васъ все глупости на умѣ. Настоящія вы дѣти!

— Ничего, ничего, тетушка! Фани такъ наивна, — вступилась Ольга Васильевна, не зная, что говорить насчетъ своего положенія, и радуясь, что разговоръ можетъ принять другое направленіе.

— Нѣтъ, нѣтъ, надо говорить о дѣлѣ,- настаивала тетка. Ты ихъ избаловала. Онѣ только и толкуютъ о твоихъ cadeaux. Соня до сихъ поръ носилась съ твоимъ портмоне, но — вообрази ея несчастіе, — у нея его вытащили третьяго дня у обѣдни; бѣдная чуть не захворала. Вотъ грѣховодники-то, гдѣ воруютъ, — въ храмѣ Божіемъ! А вѣдь ты знаешь, что я не могу дѣтей баловать, мнѣ невозможно покупать имъ эти мелочи.

— Бѣдная кузина! — воскликнула Ольга Васильевна.

— Да, и у меня сломали твою брошку. Стали на балу салопъ снимать и сломали: теперь хотѣла отдать починить, мама говоритъ, что заплатить не можетъ, — надулись просящія поцѣлуевъ губки.

— Я заплачу, — сказала Ольга Васильевна.

— Не надо, не надо, мой другъ! Не балуй изъ, — строго замѣтила тетка. — Будь бережливѣе, душа моя, не обращай вниманія на ихъ вздохи, — повздыхаютъ и перестанутъ. Нужно же учиться переносить маленькія непріятности…

— Мама вотъ всегда такая! — роптали губки.

— Однако, мы все же не кончили разговора о мѣстѣ,- промолвила тетка. — Итакъ, ты нашла мѣсто?

— Нѣтъ, но я…

— Ну, если ты только надѣешься получить его, то лучше согласиться на предложеніе Семенова; это тѣмъ болѣе пріятное предложеніе, что мы знакомы домами и живомъ рядокъ

— О, кузина, намъ бу-детъ такъ отра-дно, мы каждый день будемъ видѣться, говорить, мечтать, — томно провела въ воздухѣ рукою «меланхолія».