Бедные углы большого дома

— Ты меня, можетъ-быть, будешь учить на фортепьяно играть; а такъ плохо играю, — вздулись губки «недовольства».

— Душка, душка, согласись! Я съ тобой буду въ коляскѣ кататься, когда ты поѣдешь съ дѣтьми Семенова! — заегозило безпечное «ребячество».

— Добрыя мои, я не могу согласиться покуда ни на что, — воскликнула Ольга Васильевна.

— Это отчего? — воскликнули разомъ примадонна и хоръ.

— У меня, вотъ видите ли…

Ольга Васильевна смѣшалась; ей на языкъ напрашивалась сотни разъ слышанная отъ Скрипицыной фраза: у меня есть святыя обязанности! И именно потому, что эту фразу затаскала Скрипицына, Ольга Васильевна не могла ее произнести, и ей казались какъ-то неподходящими эти высокія слова къ ея простенькому, доброму дѣлу и къ ея столь же простенькой особѣ.

— Что у тебя? — кричали между тѣмъ примадонна и хоръ.

— Я живу здѣсь съ одной дѣвушкой, съ бывшей пансіонеркой Скрипицыной, и не могу ее оставить.

— А-а! — многозначительно выговорила тетушка, и шепнула:- хорошо она тебѣ платитъ?

— А-а! — протянули кузины и, вытянувъ лица, съ неудовольствіемъ отошли къ окну.

— Это та! — бысто пролепетала на ухо сестрамъ бойкая Фани, косясь на Варю.

— Н-да, э-то она! — вздохнула Софи, опустивъ въ отчаяніи руки.

— Какое же сомнѣніе, это та самая! — надула губки Жени. Хоръ смолкъ на мгновеніе, исподлобья, издалека оглядывая врага; вдругъ онъ мгновенно отвернулся къ окну и сошелся еще ближе въ кружокъ, замѣтивъ что-то.

— У нея въ ушахъ Ольгины серьги! — дернуло сестеръ за платья «ребячество».

— А-а! А-а! — протянули сестры.

— Я надѣюсь, что ты, Ольга, все разсчитала и не отталкиваешь отъ себя предложенія по пустому капризу, — сказала тетка. — Мнѣ очень пріятно будетъ видѣть у насъ въ домѣ тебя съ твоей воспитанницей.

— Merci, тетя.

— Нѣтъ, теперь маленькая кузина забудетъ своихъ бѣдныхъ кузинъ, — отозвался хоръ изъ своего добровольнаго изгнанія, и мрачный тонъ этихъ словъ дошелъ до глубины души Ольги Васильевны.

— Нѣтъ, нѣтъ, мои милыя; я васъ не забуду, никогда не забуду! — взволновалась Ольга Васильевна, и ей очень хотѣлось заплакать, но, странное дѣло, она почти не понимала во все это время, что ей говорили, и слезы навертывались на глаза просто отъ какого-то нервнаго раздраженія.

Тетушка и кузины стали собираться домой. Жени оставила свою сломанную брошку и просила отдать ее въ починку.

— Я бы никакъ не отдала ее тебѣ для отдачи въ починку, но ты иначе не пріѣдешь къ намъ, забудешь своихъ кузинъ, а это заставитъ тебя вспомнить о нихъ, пріѣхать къ нимъ, — будировала она.

Кузина Фани очень, очень, совсѣмъ по-дѣтски, залюбовалась платочкомъ Ольги Васильевны, и когда та хотѣла подарить его Фани, то Фани обидѣлась и не хотѣла его брать; Ольга Васильевна настаивала; Фани отговаривалась, вслѣдствіе чего десять разъ повторилось съ каждой стороны:

— Ты меня обижаешь!

Послѣ двадцатаго повторенія этихъ словъ, платочекъ перешелъ въ карманъ Фани, увѣрявшей, что она беретъ его «въ залогъ» затѣмъ, чтобы отдать его Ольгѣ Васильевнѣ при первомъ ихъ свиданіи. Когда гости уѣхали, Ольга Васильевна возвратилась въ комнату, проводивъ ихъ, и сѣла на диванъ. Варя тихо подошла къ ней и положила ей на плечи свои руки; онѣ взглянули другъ на друга и вдругъ обѣ заплакали. О чемъ? Ни та, ни другая не могла дать себѣ отчета, но ихъ грудь давилъ какой-то гнетъ, и слезы, подступавшія подъ самое горло, вылились при первомъ словѣ, а это слово было слѣдующее:

— Слава Богу, уѣхали!

Это восклицаніе вырвалось у обѣихъ дѣвушекъ. Когда волненіе поутихло, Варя взяла книгу и начала читать вслухъ. Ольга Васильевна была этому очень рада; ей, какъ и Варѣ, не хотѣлось въ этотъ день говорить. Вечеромъ, лежа въ постели, Ольга Васильевна долго не могла уснуть; въ ея головѣ вертѣлись мысли, какъ бы объяснять теткѣ всю правду и можно ли утаить отъ нея эту правду теперь, когда Ольга Васильевна не можетъ болѣе носить подарковъ кузинамъ. Будутъ ли эти кузины любить ее, и если нѣтъ, то оставятъ ли ее въ покоѣ, не будутъ ли тиранить совѣтами поступить на выгодное мѣсто и бросить Варю, и возможно ли при этихъ совѣтахъ сохранить спокойствіе и не поссориться съ кузинами и теткой. Читатель же знаетъ, какъ страшно было слово «ссора» для Ольги Васильевны и потому не удивится, что по ея тѣлу пробѣгала дрожь при этихъ соображеніяхъ. Среди этихъ мыслей, она отъ времени до времени взглядывала на спавшую и склонившуюся головкой къ ея плечу Варю и кротко улыбалась сквозь слезы. «Дитя мое, я тебя никогда не оставлю», шептала она, и въ этой простой, нехитрой головкѣ при всѣхъ горькихъ размышленіяхъ, промелькнула тысяча печальныхъ мыслей, но не промелькнуло одной, что ей трудно дѣлать благодѣяніе, не промелькнуло даже слово «благодѣяніе». Только въ то время, когда часы капитанши усиленно прошипѣли и пробили двадцать девять, то-есть въ два часа ночи, уснула Ольга Васильевна, переставшая быть жиденькой гувернанткой и замышлявшая громадные планы того; какъ бы осчастливить всѣхъ окружающихъ ее людей.

VIII Варя знакомится съ домашней Аркадіей семейства Гребешковыхъ