Бедные звери шизария

— Мы с вами никакого договора не заключали! Я вам не адвокат, — гордо отпарировала она, и меня затолкали в КПЗ, где какая — то арестованная бомжиха тихо посапывала на полу под дверью.

Шершавые цементные стены, мрак, затхлость. Ни лежанки, ни стула — карцер. Мне оставалось только одно: ждать и надеяться, что во всем разберутся, и кому — то придется долго извиняться. Но прощения сволочам не будет.

…Дверь распахнулась, и на пороге появился подонок Венчев:

— Ну, все, сука! В Петелино тебя!

— В какое Петелино? За все ответишь, гад!

Рядом с ментовским выродком возникли еще трое ублюдков с палками и начали скалиться, гоготать и махать дубинками:

— У! Дебильная! Шиза! Блядь! Смотри — блядь!

— Охо-хо! В Петелино! Хо-хо!

Вероятно, они специально дразнили, пытаясь довести до определенной кондиции, но я была уверена, что подонкам скоро не поздоровится, и старалась не обращать внимания на дубинки, летающие над головой. Эти гады уже давно вынюхивали с какой стороны меня уцепить. Участковый замучил старух во дворе с просьбой "помочь милиции, не могут справиться", но даже старорежимные бабульки смеялись над потугами глупых ментов мстить за "правильные" статьи в их любимой газете "Новости".

— Ты, дочка, подписи собирала на митинге против "полигона", давай — ка мы всем двором подпишемся. Мы хоть и на пенсиях, а тоже в могилы не торопимся. Не надо нам здесь никаких мусорных заводов. Без того здесь чернобыль устроили. Не беда, что милиция крутится, расспрашивает, мы о тебе ничего плохого не знаем. Так и сказали ему: хорошая девка!

Старушки в сложных разборках с ментами всегда были на моей стороне. У людей старшего возраста в душе сохранилось больше ностальгии по светлым временам. На их памяти сталинские расстрелы родных и знакомых. Они свидетели реабилитаций и возвращения сотен тысяч ни в чем не повинных людей из гулагов. Зато достославные потомки — поколение из разряда забитых и поломанных пионеро — октябрят всегда более опасливы и осторожны в серьезных разборках с властью.

…Между тем гад Венчев приковал мое запястье к своему волосатому кулаку, и со злорадной ухмылкой потащил к машине…

Ехали долго.

Всю дорогу подонок сиял золотыми зубами и объяснял санитарам:

— Злостная хулиганка! На три года ее посажу! Пишет жалобы! В КГБ на нее дело завели! Мы давно за ней наблюдаем! Прокурор просил. Целый месяц выслеживал! Дома не живет! Еле схватили!

Отвратительно белел кулак с редкими потными волосенками, они усыпали запястье, как вытертые ресницы из промасленных глазниц. Ради смеха садист дергал за цепочку наручников и торжественно поглядывал по сторонам.

Вдруг наклонился к моему уху и ехидно зашептал:

— Хочешь — в попочку выйеппу?

— Сволочь!

— Приехали. Петелино. Вылезайте, — сказал шофер, и машина остановилась.

— 3 —

В кабинете две женщины что-то быстро записывали в толстенные журналы и, казалось, не обращали на меня никакого внимания. Вдруг появилась еще одна, шустрая в белой косынке, и сходу залезла мне в голову проверять вшей.

— Что вы себе позволяете?! Позовите главного врача! Пусть грамотный человек выслушает меня! — обратилась я к белым халатам, но в ответ услышала лишь громкое шуршание бумаг.

— Здесь нет врача! Дай-ка я тебе коготки подрежу! — снова засуетилась шустрая и принялась громадными ножницами выстригать ногти.

— Ай! — на пальце выступила кровь. Она срезала последний ноготь с мясом.

— Распишитесь, что согласны у нас лечиться, — одна из непрерывно строчащих женщин подняла голову над бумагами, сверкнула очками и протянула мне какой-то листок.

— Что вы сказали? Лечиться? С какой стати? Никогда не лечилась и не собираюсь!

— Не подпишешь — хуже будет, — пообещала она с угрозой в голосе, продолжая быстро что-то записывать в бумаги.

— Не подпишу.

— Сама виновата, — пробурчала она, скользнув по кабинету взглядом, и менты снова заломили руки.

Выгрузились возле мрачного облупленного здания, сложенного из красного кирпича. Менты, то и дело подталкивая сзади, повели наверх, на третьем этаже Венчев нажал на кнопку звонка, дверь распахнулась, и я очутилась в длинном душном помещении с бесконечным рядом кроватей. Толпа опухших, перекошенных, сонных женщин окружила нашу процессию. Поганенькая улыбка перекосила морду мента, кобелиные глазки заблестели и забегали по разномастным женским фигурам. Только здесь легавый снял с меня наручники. Сразу же окружили со всех сторон женщины в белых халатах, впихнули в тесную зловонную палату, где проворные руки в одно мгновение сорвали одежду. Я оглянулась. Кровати стояли вплотную друг другу, в них угадывались тяжелые очертания человеческих тел, грузных, неподвижных, ужасных в своей обреченности.