Бедный маленький мир

Витка вышла на улицу с мокрыми от слез щеками, с рюкзаком, в который побросала какие-то свитера-футболки – все свои немногочисленные тряпки, которые задержались у мамы в шкафу. В кошельке под молнией притихла тысяча долларов и пара кредиток.

Она не знала, конечно, что у нее есть фора. «Твое счастье, Витта, если меня никто не контролирует…» Никто Федора не контролировал – Ираклий доверял ему, конечно. К тому же боялся погрязнуть в дурной бесконечности: всякие контролирующие, потом контролирующие за контролирующими… Лучше без мельтешения. И без фанатизма. Тем более что людей немного, а работы как раз много, и у нее сроки, темпоритм, драматургия. А поэтому все неизбежные и неприятные системные эффекты нужно купировать точно и технологично, а не устраивать глупый шпионский боевик…

Но форы у Витки было всего ничего – до того момента, пока к Ираклию не доберется весть о беде, что стряслась с его послушным приемышем Федей, которого он вырастил, выучил, кормил-поил, которому ни в чем не отказывал и дал возможность заниматься исключительно важным и нужным для человечества делом. Фора могла быть длиной в час или в лучшем случае в ночь.

В десяти метрах от дома, в темном углу между гаражом и пунктом приема стеклотары в голову Витки наконец-то пришла собственно мысль. Мысль была оформлена в виде вопроса: что же такое бегство от опасности – географическая удаленность или, к примеру, социальная? Что правильнее – уехать, к примеру, на остров Сахалин или переместиться… в другой образ жизни? Можно ведь исчезнуть, стать невидимой, никуда не уезжая. Вот, скажем, владелец того вишневого «Порше» – ведь он же в упор не видит продавщицу в сигаретном ларьке, уборщицу в платном туалете, не говоря уж о синюшных маргиналах возле мусорных баков. Никто никогда не смотрит им в лицо. А значит, лица у них как бы и нет. Поэтому лучше не светиться в замкнутых пространствах, в поездах и самолетах, а тихо переместиться в параллельный мир. В один из параллельных миров в бездонном городе. Тут можно космодром спрятать, не то что человека.

Конечно, главная идея была в том, чтобы не выпускать из виду маму и Даньку. И – попытаться понять, что происходит и что можно сделать. Только и всего.

* * *

Я думал, мы не долетим. Сумасшедшая Юська громко пела, тихо материлась и комментировала перспективу нашего предприятия в суровых эсхатологических терминах. Еще она время от времени отхлебывала из плоской фляги.

– «Мартель», Леха, – пояснила она, поймав мой взгляд, – не говно какое-нибудь. Будешь? Не будешь… А чего не будешь? Живот болит?

Через двадцать минут я сломался. Коньяк был хороший.

– А на безопасности полета, – осторожно спросил я, – не сказывается?

– Сказывается только в лучшую сторону, милый, – обнадежила меня Юся. – Это ж «Мартель»!

И чем все закончится, интересно?

Эх, если бы не ты, Санька, не болтался бы я сейчас между небом и землей вместе с двумя безумными барышнями, а сидел в своей замечательной холостяцкой квартирке, и моя Маруська уже подобралась бы вплотную к убийцам олигарха Астахова. Я чуть не написал о тебе книгу, чуть не достроил яхту и чуть не умер на ней от тоски. Тебя нет, зато есть Иванна, которую почему-то очень интересуют обстоятельства твоей гибели. Она симпатичная, Санька. У нее каштановые волосы, неожиданно нежная улыбка, и она, когда думает, как правило, закрывает глаза. «У нас есть две почти взаимоисключающие задачи, – сказала она мне. – Нам нужно исчезнуть и в то же время начать расследование. И неизвестно, что получится у нас лучше». Я предложил свое финансовое участие, и Иванна грустно улыбнулась. «Денег много, – вздохнула она, – просто некуда девать». Впервые слышал, чтобы о деньгах говорили так печально. «Да и не нужны деньги-то, – добавила она. – Не в них пока дело. Нужно понимание. А его у нас нет».

– Вау! – заорала вдруг Юська. – Огни, твою мать! Ну, молимся, пацаны, чтобы я не промахнулась…

Полную темноту внизу прошивали два строго параллельных огненных штрих-пунктира.

– Она сядет, – тихо сказала мне Иванна, коснувшись губами моего уха, – не волнуйся.

И она села. Мягко и бесшумно, я даже сразу не понял, что мы уже на земле. Пока Юська с Иванной обнимались и целовались и Иванна говорила ей «ты моя умница», я смотрел, как в свете огня, высоко горящего в железной бочке в опасной близости от правого крыла, идут к самолету люди, одетые тепло и по-деревенски тускло. С тихим чмоканьем открылась дверь, и Юська опустила трап. В салон ворвался холодный воздух, снег. Иванна вышла первой и молча обняла женщину в черном тулупчике и в пестром шерстяном платке. Стоящий рядом мужчина сказал ей:

– Здравствуй, хозяйка. Ждем не дождемся. Бабы с утра пироги пекут, как на свадьбу.

– Это Леша, – начала Иванна представлять прибывших и встречающих. – А это дядя Слава и Люба.

Дядя Слава вытащил руку из меховой варежки и протянул мне. Рука была горячая и твердая, как дерево. Потом я пожал еще несколько рук и понял, что тут человек десять-двенадцать.

– А это, – сказала Иванна, – смелая летчица Юля Гольдштейн.

Маленькая Юська грациозно спрыгнула на землю.