Бедный негр

Но это был не Сесилио. Не доезжая до Эль-Матахэй, он отстал от кавалькады, чтобы побеседовать с рабами, которые подрезали на плантациях подросшие деревья какао. И сейчас к Педро Мигелю приближались лишь те, кто поехал провожать Сесилио.

Дон Фермин привязал своего мула к коновязи у конторы и вошел в дом. Антонио и Луисана остались во дворе; девушка с любопытством огляделась.

«Чего еще тут надо этой бледнолицей воображале?.. — подумал Педро Мигель, видевший Луисану в городской церкви, куда он ходил с Хосе Тринидадом. Отец и сказал Педро Мигелю, кто она такая и как ее зовут. — Никто ее сюда не звал. А этот тип, который помог ей спешиться, куда это он так вырядился? Чтоб его коню оступиться в болоте!»

Педро Мигель низко опустил голову, скрывая под полями шляпы недовольное лицо, и еще усиленней заработал граблями. На него уже смотрели и, верно, обсуждали его поведение.

По отдельным словам и обрывкам фраз, долетавших до нее из разговоров взрослых, Луисана довольно ясно представляла себе трагическую историю тетушки Анны Юлии. Так уж обычно бывает, когда что-нибудь стараются сохранить в тайне. Она узнала эту историю еще прежде, чем лиценциат Сеспедес поведал ее Сесилио-младшему, а уж тот рассказал ее сестре, с которой он всегда делился всеми своими радостями и горестями. Заметив, как Антонио недовольно повел плечом при виде Педро Мигеля, и вспомнив рассказы брата, Луисана сразу узнала этого паренька с граблями.

Она пересекла двор, оставив жениха, который поправлял седло на своем скакуне, и подошла к Педро Мигелю, второму своему двоюродному брату, движимая особым, только ей одной присущим в семье побуждением делать все наперекор светским приличиям, о которых так пеклись все женщины их рода.

Педро Мигель чувствовал, что Луисана подходит к нему, но, делая вид, будто не замечает ее, продолжал орудовать граблями. Луисана, думая, с чего бы начать разговор, и желая увидеть лицо Педро Мигеля, о прекрасных глазах которого столько рассказывал ей Сесилио, подошла к росшему в патио гуамо, усыпанному пушистыми плодами, и обратилась к мальчику, назвав его по прозвищу:

— Дичок, сорви мне несколько плодов. Вон те, что на той ветке, они прямо сами в рот просятся.

Педро Мигель никогда не обижался на свое прозвище, но, услыхав его от ехидной мантуаночки, — по голосу он узнал ее, — он, не поднимая головы, угрюмо и вызывающе ответил:

— Не могу. Видите, я занят?! А кроме того, у меня, как и у вас, есть имя!

— Ах ты гордец! — вскричала Луисана, однако без особого негодования, а скорее желая скрыть приятное удивление, которое вызвал у нее столь решительный отпор. — Как ты смеешь мне так отвечать!

Мальчуган не успел ответить, как подошедший Антонио де Сеспедес с размаху ударил его хлыстом. Педро Мигель как раз гордо вскинул голову. Удар был настолько сильным, что Педро Мигель едва устоял на ногах. Жгучая боль пронзила его, но он даже не поднес руки к мгновенно вспухшей щеке. Он стоял и храбро смотрел на разъяренного мантуанца, потом бросил грабли и молча вышел из патио.

Луисана, посмотрев вслед гордо удалявшемуся мальчику, сказала жениху:

— Зачем ты так жестоко его наказал? Он не сделал ничего плохого. Как можно бить человека, да еще ребенка, который совсем не виноват в том, что его не научили хорошим манерам.

— Ты еще защищаешь его? — вызывающе улыбаясь, удивленно спросил Антонио. — Да ты знаешь, кто он?

— Конечно, знаю. Вот потому-то я и говорю.

— Ах вот как! — вскричал Сеспедес, все так же нагло ухмыляясь и похлопывая хлыстом по своим высоким крагам.

Но когда на Луисану находил стих, ее уже ничто не могло остановить.

— Да, представь себе! — отвечала она, глядя на жениха в упор. Можешь измышлять что угодно.

И она повернулась к Антонио спиной, оставив его посреди патио: с лица Антонио сбежала ехидная улыбка, и он машинально постегивал себя по ни в чем не повинным крагам.

Не чувствуя боли, яростно сжимая кулаки, так что в ладони вонзались ногти, Педро Мигель пробирался в гущу плантации какао, туда, где бы никто не мог увидеть, как он плакал от гнева и обиды, не в силах отомстить подлому мантуанцу. Здесь и нашла его немного погодя Луисана. Он сидел на стволе упавшего дерева, опершись локтями в колени, взлохматив руками густые волосы, и горькие злые слезы, смешиваясь с кровью, текли по его рассеченному лицу.

— Педро Мигель, — ласково позвала его девушка. — Я пришла попросить у тебя прощения и полечить твою рану — ведь ты получил ее по моей вине. Подними голову.

Луисана принесла с собой все необходимое для перевязки. Девушка хоть как-то хотела загладить нанесенную по ее вине обиду, но так как Педро Мигель сидел насупившись, всем своим видом показывая, что его оскорбляет это жалостливое участие, Луисана снова ласково и настойчиво обратилась к нему:

— Ну, Дичок. Не будь злопамятным. Я же прошу у тебя прощения.

— Не за себя, — буркнул он в ответ. — Разве не так? Хотите попросить за…

— За кого? — улыбаясь, спросила Луисана. — А ну-ка! За кого это я хочу попросить прощения?

И так как Педро Мигель не удостоил ее ответом, она снова сказала: