Обсуждение и подготовка манифестов выжали из меня последние соки. Я ехал уже просто отдохнуть, хоть чуть-чуть, от совещаний, приёмов, аудиенций и прочее.
Медное, что располагалось недалеко от Твери, было обязательным пунктом моей программы. Мы свернули с тракта, отъехали немного. Вонь стояла неимоверная. Что же — специфика работы, здесь строились крупная бойня, консервный, салотопный и кожевенный заводы. Прасолы уже не могли обеспечить растущее производство в Передельцах скотом. Окрестные крестьяне переходили на откорм бычков, что было выгоднее, чем выращивать хлеб, но пока сырья не хватало, и я решил построить новый завод уже здесь, под Тверью.
Место выбрали неслучайно. Болотов считал, что в этих краях был слишком холодный климат для пшеницы, и выгодное земледелие было возможно только при выращивании картофеля, кормов и садов. Я не сомневался в его выводах. Населения вокруг было достаточно, и откорм бычков мог стать вполне нормальным заработком для местных крестьян. Консервы отсюда по Тверце и по государевой дороге могли спокойно перевозиться по всей стране.
Салотопный заводик был экспериментальным производством для обеспечения сырьём мыловаренной промышленности, которая быстро росла. Наше мыло было хорошего качества для России и успешно продавалось среди горожан, однако оно было слишком дорого для повседневного потребления крестьян. Мои мыловары были готовы расширять и удешевлять производство, но пока препятствием служило именно отсутствие постоянных поставок жиров.
Растительных масел у нас было всё ещё недостаточно, а качество сала, что топили кустари, было нестабильно, да и жуткий запах требовалось убрать подальше. Был человек, который смог организовать процесс и тащить этот воз. Тимофей Мыльников, сын и наследник Варфоломея Мыльникова, что когда-то стал моим компаньоном в мыловарении, оказался фанатиком парфюмерного производства. Обучившись за границей, он вернулся с кучей новых идей. Его товарищ по учёбе, тоже Тимофей, но Блинов, составил ему пару, и они достигли многого.
Уже два года наше мыло продавалось за границей. А авантюризм Симона Лейбовича дал мощнейший толчок популярности их товара. Лейбович, а точнее, уже барон фон Штейнбург из Брауншвейга, смог устроить демонстрацию русского мыла в Париже и сравнение новых сортов с французскими. Всё было организовано как издевательство над нашим товаром. Для этого собрался весь бомонд государства, во главе с королём и королевой. Как же — какие-то дикари смеют конкурировать с безупречным марсельским мылом!
Знатоки сего галантного продукта раскрывали упаковки, ощущали аромат мыла, оценивали его мягкость для кожи и тому подобное. Однако, после оглашения результата, который был ожидаем и предсказуем — безоговорочная победа Франции, на сцену вышел известнейший парижский нотариус, мэтр Бевье. Он уверенно сообщил зрителям, что в его присутствии, непосредственно перед демонстрацией было произведена подмена упаковки, таким образом, все многочисленные судьи конкурса безусловно признали русское мыло много лучшим, чем все европейские сорта.
Скандал был огромный и барона Штейнбурга спас только весёлый нрав королевской четы, которая признала успех розыгрыша, и Симон всего лишь был выслан из Франции. Чуть позже был издан запрет на ввоз в королевство нашего мыла, что послужило для него ещё большей рекламой. А когда половину дела Штейнбурга, который уже открыл во Франции множество салонов по продаже русских товаров, купил граф де Водрёй, игравший одну из первых скрипок в окружении Марии-Антуанетты, популярность нашего мыла взлетела до небес. Даже в Версале местные болтуны и иностранные дипломаты открыто судачили о том, что Король Людовик и Королева Мария-Антуанетта используют только русское мыло, которое тайно привозят им прямо от двора Екатерины II.
Сколько это стоило Лейбовичу, я судить не брался. Но продажи нашего мыла в Европу ограничивались пока только его недостаточным производством, причём именно из-за отсутствия качественного жира в нужном количестве. Нехватка и цена сырья также мешали нам выпускать дешёвые сорта, которые были бы доступны и крестьянам. Для решения этой проблемы два Тимофея и предложили организовать специальную мануфактуру по изготовлению животных жиров из отходов консервного производства.
Инициатива шла снизу, и это было прекрасно. Я никогда бы не смог организовать систему мелких производств, которые и дают на выходе промышленность. Наверное, каким-то одним делом я бы смог заняться, но те многочисленные отрасли, что нам нужны, одному мне были не по зубам. И огромное облегчения приносило появление таких Мыльниковых, Мясных, Цильхов…
Завод решили строить почти посередине между центрами производства мыла в стране. Мыльниковский завод был в Петербурге, но в целом мыльных мануфактур уже было полтора десятка — в основном в двух столицах. К большинству из них Императорский приказ не имел отношения — мыловаренная промышленность стремительно росла уже сама. Оборудование на заводе было экспериментальное, к нему приложила руку половина учёных России.