Бедный Павел. Часть 2

Я надеялся их первых уст узнать, как работает завод. Ко мне бежал Блинов, яростно жестикулируя.

— Ваше Высочество! Ваше Высочество!

— Тимофей Ильич! Добрый день! Что случилось! — улыбаясь, крикнул я ему в ответ.

— Всё получилось! Прекрасный бычачий жир выходит! Идеальный — белый, нежный, без запаха и вкуса! Тимошка счастлив будет!

— А качество постоянно?

— Именно так. Ваше Величество! Третий день делаем — он совершенно одинаков!

— Что же, поздравляю! Покажете свой заводик-то?

— Конечно! Однако вонь тут первостатейная…

— Ничего, душа моя, надеюсь, шарф пропитанный духами поможет!

Да, производство в XVIII века — чистый ужас. Полумрак, освещаемый огнями очагов под котлами, дикая вонь, которую не останавливал даже благоуханный шарф, жара посреди зимы, грязь… Но результат был — теперь цены на жир упадут, мыло будет дешевле, да и свечи тоже обесценятся — в них используется тот же материал. Посмотрим, если всё будет работать без сбоев, то такой же завод построим и в Передельцах.

Вторым местом, что я посетил в Медном был консервный завод. Здесь тоже проводился эксперимент, который мог изменить многое. Уральский промышленник Иван Осокин прислал образцы новых консервных банок. Ему, кажется, удалось решить вопрос с прокатом и лужением железа. Это был итоговый опыт, который должен подтвердить или опровергнуть данные уральцев.

Кузьма Шиллинг — начальник новой мануфактуры, встретил меня, хитро улыбаясь в роскошную бороду.

— Ну? Что скрываешь, Кузьма Петрович?

— Успех. Но это пока! Я хотел бы настоять, чтобы консервы пролежали в новом горшке год — не меньше! Возможны процессы, которые нарушат сохранность, Ваше Высочество!

— Но пока?

— Пока я подвергал банки различным воздействиям и пробовал их удобство в производстве — нет!

— Что не так-то?

— Да, те, что дешевле не очень стойкие — ржавеют, а если брать те, что получше, то глина пока дешевле выходит.

— Сильно дешевле?

— Раза в два, Ваше Высочество!

— Ох, печально…

— Но, однако, как мне кажется — пойдёт этот металл на кухни войсковые, как Вы задумывали. Я тут попробовал, вроде неплохо получается!

— Спасибо, Кузьма Петрович! Уже хорошо! Обрадовал.

Не обошёл я вниманием и кожевенное производство. Выделанная кожа у нас в стране исторически была весьма неплоха, но её было маловато для растущего спроса, особенно в армии и флоте. Так что кожевенный завод тоже был экспериментом по механизации хотя бы части процессов. В Передельцах мы решили завести лабораторию по исследованию реактивов для дубления и обработки кожи, а первый завод открыть в Медном. Что же, даже на нынешнем уровне технологии кожи выходи́ли неплохие как для изготовления сапог, так и различных ремней.

Я выехал из Медного уже в более хорошем настроении, чем то, в котором отправился из Петербурга. Нервничал я, хотя даже от себя это скрывал. А то, что я начал волноваться по пустякам — уже минус. Ну, не получилось бы с говяжьим салом, ну не вышло бы у Осокина — никто бы не умер. Начали бы искать ошибку, нашли, исправили. А я вот нервничал… Ой нет — с Прасковьей надо что-то решать. Не могу я так. Уж лучше никак, чем так…

⁂ ⁂ ⁂

— Ваша милость желает кофе? — слуга вежливо наклонился к сидящему за маленьким столиком Лобову.

— Да, будьте любезны! И пирожное a la Prince noir[87]. — Алексей редко заходил в Чёрный принц, как назывались салоны де Водрёя, по крайней мере, в Страсбурге. Пока был в Париже, захаживал, а теперь… Ну что ему делать здесь? Пить кофе, или вспоминать вкус сбитня и кваса? Покупать фарфор, стекло, мыло и тому подобное? Или приобретать консервы? Он располагает достаточными средствами, чтобы питаться в трактирах. А баловство ему ни к чему — надо заниматься наукой и изучать чужие умения.

Но сейчас ему настоятельно посоветовал заглянуть в этот салон русский консул в Штутгарте, к которому молодой человек заехал по дороге в Голландию. Лобов пожаловался консулу на свою неудачу в общении с генералом Грибовалем[88], который предложил проект реформирования французской артиллерии. Идеи Грибоваля был чрезвычайно близки Лобову, и Алексей хотел ознакомиться с его проектом для сравнения со своими мыслями. Однако Жан-Батист, сначала хорошо принявший молодого артиллериста, прославившегося в недавней русско-турецкой войне, узнав о предмете его интереса, общение полностью прекратил.

Свой проект реформы, который уже давно был одобрен на высшем уровне, но в армии не внедрявшемся из-за интриг консервативных вельмож, он считал секретом, принадлежащим Франции, и делиться им с русским офицером категорически не желал. Более того, после своего очевидного интереса к этому проекту сам Алексей явно попал в сферу внимания французских служб безопасности, и ему было недвусмысленно указано на нежелательность его дальнейшего нахождения во Франции.