Бедный Павел

— Что Смолянин! Ты, вот капитан Лобов говорит, храбрец и умница, почти крестник Наследника и в полк вернулся по ранению и награждён должен был императрицей? Так как же ты с изменниками-то… — не успел закончить генерал, как Смолянин оглянулся на преображенцев, перекрестился и встал рядом с генералом.

— Ваше Высокопревосходительство! Хотите-казните, хотите-милуйте! Я против Вас и Государя-Наследника не пойду! — Смолянин рванул на груди мундир, и показались бинты со следами крови от ещё не зажившей раны. — Мне сам Павел Петрович грудь перевязал, сам меня навещал! Жизнь мою спас, а я! Я Иуда?!

Иван, как во сне, поплыл к ним, как через дым, бросил под ноги генералу свою фузею, что он, не думая, схватил поле грохота двери, и упал на колени. — Прости меня, Господи за грехи мои! — исступлённо выкрикнул он. Его крик вызвал цепную реакцию у Преображенцев, они начали бросать оружие и становились на колени, моля о пощаде. Исключением оказался Афанасьев, который вдруг с диким воплем выхватил пистолет и выстрелил в генерала.

Капитан Лобов, стоявший рядом с Вейсманом, успел сделать шаг в сторону и прикрыть генерала от пули. Повтора не последовало, стоя́щие рядом с подпоручиком солдаты набросились на него, отняли оружие и стали его избивать. Наверное, они и убили бы его, но один из офицеров, вошедших в казарму с Вейсманом, прекратил это. Сам генерал пытался помочь раненому офицеру. Тогда стоя́щий на коленях капрал хрипло попросил его:

— Ваше Высокопревосходительство, помогите прапорщику Евстафьеву! Человек, наверное, помер уже, но душа же христианская! Не дело ему тут лежать…

— Что? — генерала перекосило. — Что?!

— Да он против мятежа слова говорил, его вон Афанасьев зарезал. Вон под дверью он. — солдаты подняли дверь, один из них коснулся тела и с удивлением сказал:

— Кажись, живой ещё!

Двух раненых вынесли из казармы, и врач начал оказывать им помощь. А на полковом плацу, под барабанный бой строились разоружённые преображенцы.

⁂⁂⁂⁂⁂⁂

За неделю мы почти полностью подавили мятеж. Становилось понятно, что ситуация под контролем. Все руководители заговора были пленены, мятежные войска разоружены и помещены под арест. Пришлось задействовать для этого казармы гвардейцев, Петропавловскую и Шлиссельбургскую крепости и даже здание инженерного корпуса в Ропше, часть сановных мятежников пришлось поместить в Воронцовском дворце. Была сформирована следственная комиссия во главе с Потёмкиным, которой предстояло провести следствие и определить виновных. Только Григорий Орлов и где-то тысяча мятежных солдат, в основном конногвардейцев, где-то ещё скрывались.

Императрица Екатерина и Потёмкин сидели в кабинете, пили кофе и разговаривали.

— Катенька, всё скоро закончится, давай поедем в Петергоф — отдохнём! Жалко зима — а то на кораблике бы покатались!

— Ох, Гришенька! А Павлушу на хозяйстве отставим?

— Да, Маша его к нему приедет, и мы им и они нам мешать не будут! — вот здесь их разговор был прерван самым неожиданным образом, в кабинет без стука ворвался Белошапко.

— Что? — Потёмкин схватился за шпагу.

— Там! Павел Петрович письмо получил! Мария Константиновна в Москве преставилась!

— Что? Как? — раздались два крика.

— Чума там!

Оттолкнув его, Потёмкин ринулся в комнаты Наследника. Распахнув дверь, он увидел Павла, неподвижно сидящего в кресле, письмо лежало на полу возле его безвольно повисшей руки.

Он бросился к креслу, опасаясь худшего. Павел смотрел в окно абсолютно пустым взглядом. Там шёл снегопад, снежинки тихо падали, полностью закрывая панораму города. Потёмкин наклонился к нему. Наследник дышал, но не реагировал на его появление.

— Павел! — испуганно прошептал Потёмкин. — Тот, не реагируя, смотрел в окно. За окном снег закручивался метелью в изысканные узоры. Потёмкин тоже посмотрел на вьюгу. В мятущемся снеге, казалось, можно было увидеть различные рисунки, и на секунду ему показалось, что там мелькают фигуры и лица, давно забытые им, но когда-то очень дорогие и важные. Он мотнул головой, прогоняя морок, и снова тихо произнёс:

— Павел! — Тогда тот, наконец, отреагировал, посмотрел на него наполненными болью глазами и произнёс:

— Гриша! Вот ты скажи мне, что Он хочет от меня? За что мне это всё? В чём я провинился? В чём отошёл от воли Его? — и уже тихо-тихо, на грани слышимости и очень-очень медленно, — Бедный, бедный Павел!