Бедовый мальчишка

И только он это проговорил, как шнур лопнул, и чемодан грохнулся на землю.

— Ой! — вскричала Кира. — Что ты наделал!

Тимка молчал, перевесившись через край забора. Он смотрел вниз и молчал, словно внезапно лишился языка.

Тут Костика обуяло нестерпимое любопытство, и он, поставив на тропку туесок с вишней, бросился к ящику с водой. Проворно взобрался на ящик с другого бока, схватился руками за край забора, подтянулся.

Внизу по ту сторону забора стояла на коленях Кира, бледная-бледная. А перед ней распластался чемодан с оторванной напрочь крышкой. И всюду вокруг по земле валялись вперемежку дамские туфельки и мужские полуботинки. Их было много — новых модных разноцветных полуботинок с острыми носами и легоньких туфелек на тонких, точно гвоздики, длинных каблучках.

«Зачем Кириной тетке столько обуви понадобилось? — подумал пораженный Костик. — И зачем ей еще… мужские ботинки сдались?»

Он покосился в сторону Тимки, но тот уже не висел на заборе. Его и внизу, у бака, не было.

«Тимка, что же ты не лезешь помогать своей Кире собирать теткину обувку?» — собирался было крикнуть повеселевший Костик, но удержался. Какие-то нехорошие мысли вдруг полезли ему в голову.

Он еще раз глянул на Киру, все в той же неудобной позе застывшую у развалившегося чемодана, и, закусив нижнюю губу, поспешно спустился на землю.

Костик бежал к даче, и доброе сердце его разрывалось от жалости к Тимке.

А Тимка пластом лежал на своей постели, уткнувшись лицом в скомканную подушку.

Остановившемуся на пороге Костику показалось: Тимкины плечи вздрагивают — судорожно, толчками.

«Он… плачет? — ужаснулся Костик. — Тимка — и плачет?»

Костик не знал, что ему делать. Подойти к раскладушке и присесть рядом с братом? Присесть, прижаться своей головой к его голове, растрепанной и курчавой? А вдруг Тимка оттолкнет? Ведь они из-за этой Киры в последние дни стали совсем чужими.

Ни на что не решился Костик, когда Тимка внезапно вскочил и бросился к подоконнику.

— Тимка, что ты делаешь?! — вскричал Костик. — Мы же бабушке… мы же ей решили подарить наш фрегат!

Но было уже поздно. Тимка в один миг сорвал с кораблика его алые паруса. Скомкал в кулаке тряпки и бросил их через голову Костика в сад.

А потом снова брякнулся на раскладушку вниз лицом.

— Тимка, а Тимк, — сказал немного погодя Костик, садясь на раскладушку, — вечером на пристань пойдем бабушку встречать. Недавно телеграмму принесли. Только я не хотел тебе показывать… Не надо, Тимк! Ну не надо же! Слышишь, не надо!

И Костик обнял сильного Тимку — такого сильного и такого сейчас беспомощного — за его широкие, все еще вздрагивающие плечи. Обнял и по-щенячьи потерся носом о мокрую щеку брата.

РАССКАЗЫ

В ночном

Перед вечером побрызгал дождь, и мокрые сучки загорались плохо.

Около костра хлопотал Володя, худой мальчик в синей сатиновой косоворотке. Когда он нагибался к земле, чтобы подуть на слабые языки огня, рубашка на спине плотно облегала острые большие лопатки.

— Черти шипучие, — вполголоса говорил Володя, вытирая со лба капельки проступившего пота.

У костра на траве лежали сваленные в кучу пиджаки и полушубки приехавших в ночное ребят. Невдалеке на фоне темнеющего неба с первыми неяркими звездочками, чуть тронутыми позолотой и казавшимися воздушными, вырисовывались приземистые осокори. На деревьях кричали, устраиваясь на ночлег, галки.

На поляне за кустами боярышника, невидимые в сумерках два подростка спутывали лошадей.

— Стой, не балуй! — изредка доносились до Володи сердитые покрикивания.

Еще двое ребят ушли на Волгу за водой.

Володе хотелось до их возвращения развести яркий огонь.

Огонь совсем было погас, но вдруг вспыхнула сосновая шишка, и по чадившим сучкам побежали юркие змейки.

Володя не заметил, как из темноты вынырнула лохматая рыжая собака. Она постояла рядом, дружелюбно махая хвостом, а потом положила ему на колени лапу.

Володя вздрогнул, быстро оглянулся и погладил собаку.

— Трезвый, дружок! — сказал он.

Трезвый, изловчившись, лизнул Володю в лицо.

На свет вышел коренастый парень в белой парусиновой фуражке, которая непонятно как держалась на его круглой голове с копной черных волос.

— Ну и Трезвый! Ну и ну! — проговорил он, посмеиваясь. — Ловко тебя облизал!

Это был Иван, самый старший из ребят: в феврале ему исполнилось семнадцать. Он учился в средней школе в районном селе Кленовке. Каникулы Иван проводил в деревне, помогая отцу, колхозному конюху. Из всех подростков только ему доверяли стеречь лошадей в ночном.

Володя вытер рукавом рубашки мокрое лицо, поправил мягкий сыромятный ремешок и тоже со смехом сказал:

— Эх, он и забавник у нас! Хлебом не корми, лишь бы лизаться.

— Ты что в поле в эти дни не приходил? — спросил Володю Иван, присаживаясь к огню. — В шахматы хочется сразиться, а не с кем. Мы с тобой уже неделю не играли.

— Некогда все. Три дня школу ремонтировали: парты чинили, классы белили, — ответил Володя. — Крышу только колхозные плотники перекрывали, а то все сами сделали.