Бедовый мальчишка

Митюшка взглянул исподлобья и рассмеялся.

Обиженный невниманием к себе, Трезвый поднял морду и глухо залаял.

Гриша взял с мешка остывшую картошку и со словами: «А ну, лови!»— подкинул ее в воздух. Собака на лету поймала картошку.

— Теперь все будем сыты, — сказал Гриша и обратился к Ивану: — Когда в гости ко мне приедешь?

— В гости? — переспросил Иван и, сняв с головы парусиновую фуражку, снова нахлобучил ее на непослушные, жесткие волосы. — Вот окончу весной десятилетку, поеду поступать в танковое училище, тогда, может, и навещу тебя.

— А я трактористом стану, — сказал Митюшка и лег, завернувшись с головой в пальто.

Была уже полночь, тихая и глухая. Проходил по Волге пароход, разносилось натужное постукивание пароходных колес о воду, потом снова наступала тишина. Иногда тишину нарушали протяжные и резкие крики какой-то ночной птицы. В теплом воздухе особенно остро пахло сухим сеном и тмином.

Петя лежал на спине и смотрел на небо. Оно было все в звездах, ярких и бледных, излучающих ровный, тихий свет, или мерцающих и дрожащих, как росинки на траве.

Петя почему-то никак не мог оторвать взгляда от этого таинственного, загадочного мира бесконечной вселенной, и у него в сладком томлении замирало сердце. Есть ли жизнь на Марсе? Существует ли она на других планетах? А ведь, пожалуй, недалеко то время, когда люди будут совершать межпланетные путешествия и общаться с разными мирами… Эх, скорее бы!

Мысли в голове у Пети начали путаться, отяжелевшие веки опустились на глаза, и он стал медленно погружаться в сон.

Повозившись немного, уснул и Володя. Теперь у костра сидели только Иван и Гриша. На тускло светящиеся угли Гриша бросил последние сучки, и они медленно тлели, почему-то никак не разгораясь.

— Пойдем взглянем на лошадей да тоже немного подремлем перед рассветом, — сказал Иван и потянулся, обхватив руками затылок.

Приятели встали и зашагали к поляне. Кони мирно паслись; некоторые из них лежали, сонно понурив головы. Успокоился и Воронок. Он пристроился возле матери, положив ей на спину голову.

— Тишина какая, — сказал Гриша, — не то что в городе…

Иван предложил взобраться на невысокий глинистый бугор, поросший мелким кустарником, и посмотреть на реку. С бугра хорошо видны и Волга и Жигулевские горы.

На гребне бугра Иван и Гриша долго и молча глядели на Волгу.

Потом они вернулись к потухшему костру и начали укладываться спать.

Поднялся Трезвый. Он посмотрел на ребят, вильнул хвостом и опять свернулся в клубок.

Все крепко спали.

На востоке уже появилась тонкая зеленовато-светлая полоска. И как-то незаметно, очень медленно, стало синеть небо. Меркли звездочки, словно испарялись росинки. Становилось свежо и сыро. Рождалось новое утро.

На Волге

Тяжелая, неуклюжая лодка вяло покачивалась на ленивой волне. На лавочке вдоль борта лежал парень в розовой полинявшей косоворотке. Свесив вниз обмотанную полотенцем голову, он жевал соломинку.

Желтая вода искажала отражение его скуластого загорелого лица, и оно то вытягивалось и становилось похожим на дыню, то сжималось и делалось приплюснутым, как колобок.

Первое время парню забавно было смотреть на свое отражение, но потом надоело, и он стал внимательно следить за медленно плывшим от берега комком размокшей оберточной бумаги.

Бумагу несло на нефтяное пятно, колыхавшееся около лодки. Вот комок разорвал тонкую радужную пленку, вот он наткнулся на торчавшую из воды палку.

Лежать парню было неудобно, спину и шею припекало полуденное солнце. Истомленный зноем, он встал, потянулся с хрустом в суставах и сонно посмотрел на берег.

На берегу было оживленно. Подъезжали один за другим грузовики. Рабочие быстро снимали с машин мешки с зерном и складывали их под деревянный навес. Невдалеке стояла самоходная баржа. Два крана не спеша переносили на берег громоздкие ящики.

На пароме ржали лошади, играла гармошка, громко переговаривались пассажиры. У самой воды на бревнах девушки в синих гимнастерках дружно пели что-то веселое и задорное. Приставали и отплывали лодки, отрывисто и пронзительно свистели юркие буксиры.

— У тебя, сынок, ножичка не найдется? — обратился к парню сутулый плечистый старик в белой войлочной шляпе.

Он сидел в лодке с густо просмоленными бортами, уткнувшейся носом в глинистую отмель. На коленях у него была разостлана чистая холстина, на которой лежали краюха хлеба, вареные картофелины и крупные пожелтевшие огурцы.

Парень достал из кармана самодельный нож с некрашеной ручкой и протянул его старику.

— Издалека будете? — полюбопытствовал тот, отрезая от краюхи ломоть.

— Мы ветлужские, — неохотно ответил парень, полоща в воде снятое с головы полотенце.

— Не из близких мест, — старик прищурил светлые с хитринкой глаза, все еще смотревшие на мир с неустающим вниманием. — С плотом?

— С плотом.