Бедовый мальчишка

— То-то. Я сразу угадал. Как на лодку посмотрел, так и подумал: плотовская лодка. А я вот с той стороны. Из Брусян. Может, слышал? Брусянский колхоз до войны на выставке в Москве золотую медаль получил. И в войну не из последних был. Война, милый, души человеческой коснулась. Иной до войны неприметным человеком был, а сейчас посмотришь — герой! Вот сын у меня — Золотая Звезда и Ленин на груди! А кто раньше мог подумать, что Яков Миронов героем народным окажется? — старик улыбнулся, и крепкие зубы его сверкнули удивительной белизной. — Благодарствую за ножичек. Может, откушаешь со мной?

— Не хочу, спасибо, — парень пристально посмотрел в нестарое лицо словоохотливого деда и тоже улыбнулся. — Рады, должно быть, за сына?

— А как же, милый? Чай, кровушка-то родная! — еще более оживленно заговорил старик — Целых четыре года не было никаких вестей от сына. Уж люди говорить стали: «Видно, Илья Романыч, пропал твой Яков. Царствие ему небесное». А я свое: «Нет, — говорю, — не может того быть, чтобы Яков мой без следа пропал. Он зазря смерти в руки не дастся». На меня, бывало, дивовались: что на работе, что на пиру — везде первым был, — а у Якова силушки вдвое. Пятипудовых пару мешков поднимает и не крякнет…

Старик взял огурец, вытер его о ладонь и принялся жевать, густо посыпая солью надкусанное место.

Снизу шел большой пассажирский пароход, сверкая на солнце зеркальными окнами салона, ослепительной белизной кают и бортов.

Парень козырьком приложил к глазам руку и посмотрел на пароход.

— «Академик Бах»… Осанка-то какая! Идет, как по воздуху плывет!

— В прошлом годе по осени капитан самолично мне благодарность вынес, — заметил старик, стряхивая с бороды хлебные крошки.

— Какой капитан?

— А вот с него, с «Баха». Я ведь бакенщик. Осенью как-то разыгралась на Волге буря — ветер, дождь. А дело к ночи, и случилось это в мою вахту. Волны так и хлещут. Хоть к берегу не подходи. Да наше дело строгое. Сажусь в лодку и еду бакены зажигать. Зажег три, проверил, крепко ли держатся, и к четвертому, последнему, поплыл. Бакен этот на самом опасливом месте стоял, у переката. Подплываю, а бакена нет. Одна вешка из воды торчит. Что ты будешь делать? За новым к берегу ехать далеко, да одному-то и не установить — темно уж стало. Пришлось якорь бросить да свой фонарь на лодке зажигать. Ну и похлестало же меня дождем, покачало на волнах! Хорошо, плащишко брезентовый захватил, а то бы совсем пропадать — осень, холод… Три каравана за ночь прошло да «Бах» этот самый.

Старик достал из корзинки жестяную кружку, зачерпнул воды из реки и принялся пить.

— Эх, и водица! Которые вон некипяченую не пьют, брезгуют, а я люблю. Она ведь наша, волжская, и вкус у нее особенный. Другой такой во всем свете, верно, нет.

К реке от берега спускался долговязый подросток с непокрытой головой. У лодки старика он остановился, снял с плеча и опустил на землю железный сундучок с помятым боком, окрашенный ядовитой зеленой краской.

Старик поспешно убрал с колен холстину с хлебом и направился в носовую часть лодки.

— Ты почему же без Андрюшки? — спросил он подростка. — Или потерял пострела?

— Да вон, за мной плетется, — ответил тот, медленно вытирая рукавом потный лоб.

С набережной неторопливо шел, спотыкаясь, нарядный мальчишка.

— Дедушка Илья! — закричал мальчишка, завидев старика, и ускорил шаг. — Знаешь, какая картина? «Смелые люди». Вот какая!

— Тише, непутевый! Смотри не упади! — пригрозил ему старик и обернулся к старшему внуку. — Показывать вечером будешь?

Кивнув головой, тот принялся за еду.

— Якова соколики растут, — сказал старик парню из соседней лодки. — Этому вот, Никите, на осеннюю казанскую семнадцать годов исполнится. Киномехаником в клубе работает. А младшему двенадцатый пошел с масленой недели. Никита осенью в речной техникум поступает. Волгарь!

Неожиданно на скуластом загорелом лице парня дрогнули у глаз морщинки, и оно расплылось в широкой, доверчивой улыбке.

— А мы на Волжскую ГЭС плот преогромный сплавляем, — сказал он. — У меня, дедушка, думка такая: попроситься на стройку работать. Только не знаю: возьмут ли?

Старик разгладил ладонью бороду.

— Думка, твоя, парень, сердечная. Я так рассуждаю: возьмут!

Андрюшка, сидевший рядом с дедом, дернул его за рукав.

— Дедушка, до дому пора! Глянь, солнышко на вечер пошло.

Старик засуетился и стал готовиться в путь. Старший внук, заглядевшийся на парня, неохотно снял сапоги и, засучив до колена брюки, спрыгнул в теплую воду, чтобы столкнуть с отмели лодку. Ему помогал дед, упираясь веслом в вязкий грунт.

Лодка соскользнула с глинистого дна на глубокое место и, подхваченная течением, поплыла от берега.

— Прощай, милый человек! — замахал старик шляпой, садясь на корму.

Парень в свою очередь помахал отплывающим рукой и тоже стал готовиться в дорогу, часто поглядывая в сторону набережной.

Скоро к его лодке подошел худощавый, веснушчатый сплавщик, держа под мышкой сверток газет.