Бедржих Сметана

Последние выступления «Музыкальной газеты» и «Политики» не остались без ответа. За Сметану снова заступались друзья. Ян Неруда писал в «Народной газете»: «Вы не знаете, кому мешает маэстро Сметана в Чехии? Говорят, впрочем, что он мешает господину Пиводе, затем какому-то господину Бэму, или как там этого почтенного пана зовут. Но немыслимо, чтобы Сметана мешал этим господам. Разве может гора Петржин мешать некоторым из тех булыжников, что лежат внизу на берегу Влтавы?»

Искренне возмущаясь низостью пиводовцев, Неруда писал далее: «Какой прекрасный цветок великодушия внезапно распустился здесь среди нас, и какая омерзительная гусеница тотчас же уселась на него!

Только у нас можно осмеливаться публично говорить такие вещи. Говорить о «милости» по отношению к возвышенному национальному гению так, как говорят о милости, оказываемой преступнику. Говорить о милости, проявляемой Театральным обществом к Сметане, просто недопустимо. Конечно, Обществу делает честь, что оно помогает Сметане в самый тяжелый период его жизни, но так же бесспорно и то, что Сметана доныне является величайшей честью чешского театра».

18 апреля 1875 года Сметана и Вацлав Новотный, который вызвался сопровождать его в заграничном путешествии, отправились в Вюрцбург, где жил тогда знаменитейший специалист по ушным болезням доктор Трэльш. Оттуда они поехали в Вену к профессору Политцрему. Прославленные врачи, обследовав Сметану, единодушно пришли к заключению, что болезнь его нервного происхождения. Слуховой аппарат оказался в полном порядке. Парализован был лишь нерв, который, увы… не удалось оживить ничем, даже электризацией. Надежды на восстановление слуха не оставалось.

«Что касается моей болезни, то мои противники могут быть спокойны; вскоре я уже не буду им больше мешать», — писал Сметана Карлу Бендлю.

Но чем определеннее заявляли врачи о неизлечимости болезни, тем решительнее боролся композитор за свое место в жизни. Могучая, исполинская воля подчиняла себе тело, истерзанное болезнью и нервными потрясениями. Усиленным трудом отвечал он на все удары судьбы, и чем сильнее были эти удары, тем напряженнее работал Сметана.

Именно в те дни, когда болезнь особенно прогрессировала и перспектива полной глухоты мрачной тенью нависла над композитором, Сметана задумал создать цикл симфонических поэм — грандиозное патриотическое повествование о родине.

Если слепой поэт слагает строфы стихов, то он может диктовать их, — так было с известным русским поэтом И. И. Козловым, перед которым, по выражению Пушкина, «во мгле сокрылся мир земной». А как быть музыканту? Ведь он должен, казалось бы, прослушать свое произведение перед тем, как записать его. Оказывается, не всегда бывает так. Некоторые из гениальных сочинений Баха и Моцарта были созданы не за инструментом, а за письменным столом. А такое величайшее творение Бетховена, как Девятая симфония, так же как и его последние сонаты и квартеты, было написано уже совершенно глухим композитором.

Существует поговорка: «Музыкант умеет видеть ушами и слышать глазами». Это значит, что, слушая какое-нибудь произведение, настоящий музыкант может отчетливо представить себе его нотную запись, а глядя в ноты, может не менее отчетливо представить себе реальное звучание музыки. Такое умение обусловлено так называемым внутренним слухом, которым подчас обладают не только профессионалы, но и любители музыки.

У Бедржиха Сметаны был отличный внутренний слух. Его умение мысленно слушать музыку постепенно достигло такой степени, что он мог сочинять музыку, не прикасаясь к инструменту. И вот теперь глухой Сметана надеялся на этот дар. Пусть враги с тупой жестокостью стряпают свои злобные пасквили, рассчитывая последним ударом разделаться с больным мастером. Пусть он, композитор, вынужден по настоянию доктора Зоуфала сидеть, как отшельник, в четырех стенах. Он не сдастся! Творческое воображение работает как никогда. Музыкальные мысли обгоняют друг друга. Все думы Сметаны устремлены к родине. И в больной его голове сквозь неумолимый шум и звон в ушах постепенно возникает музыкальный образ легендарного Вышеграда. Каждому чеху близок и дорог этот образ, связанный с народными преданиями о былой мощи родной страны, с верой в ее будущее величие.

Цикл «Моя Родина» состоит из шести симфонических поэм. Первая из них — «Вышеград».

«Звуки варито Люмира раздавались в гордом Вышеграде, стольном городе князей и королей чешских, — гласит краткая программа, предпосланная композитором этой поэме. — Был Вышеград окружен славой и блеском. Наступило время страшных битв, и померкла слава Вышеграда. И слышится над ним только отзвук давно умолкшего пения Люмира».