Бег

31 июля был днём когда я подумал, что всё, война проиграна.

Не надо быть большим военным аналитиком, чтобы понять: если укры вошли в Шахтёрск, то всё пропало. До этого момента, если противник заходил в город, то больше ополчение туда не возвращалось. Судя по новостям, с юга и севера этого города уже стояла вражеская армия, а теперь они зашли в сам город, а значит ДНР оказалась отрезана от ЛHP и, самое главное, от РФ. Зачистка оставшейся в окружении агломерации — дело времени.

На связь вышел один из наших сидельцев, который сейчас в ополчении:

— Братан! Да мы их тут ебашим! Хуй они что прикурят. Я вчера лично прихуярил троих! А чего я раньше кололся?! Да потому что войны не было! Братан, я понял: война — это моё. Теперь я не хочу колоться — я хочу воевать! Я даже не бухаю… Так, после боевых немного.

— Слышь, связистка, ты заебал там пиздеть. Иди уже сюда, — послышался пьяный голос на заднем фоне. Какой-то шум, звук стаканов.

Похоже, настрой у бойцов оптимистичный. Это успокоило.

Второй раз я запаниковал 16 августа. В этот день укры окружили Горловско — Енакиевскую агломерацию. Попытаются ли они зачистить город?

Тенденция простая: противник всё время наступает. Пока не было такого, чтобы ополчение контратаковало. Начались бои за Ясиноватую, это совсем рядом с Макеевкой.

Пусть уже всё закончится! Лучше ужасный конец, чем ужас без конца!

Я всё сижу… Это было невыносимо!

ОБСТРЕЛЫ

Помимо внезапно пришедшей жары, скудного питания и недостатка воды, главной нашей бедой были всё же обстрелы. За июль — август на территории колонии разорвалось около двухсот различных боеприпасов. Первый обстрел разрушил участок усиленного контроля, с которого на «яму» незадолго до этого перевели людей, а также повредил «трехэтажку».

Промка не работала, но людям всё равно нужно было выходить из подвала и бараков на «помазан» и какие-нибудь хозработы. В нашей части лагеря больше всего снарядов разорвалось прямо напротив моего барака. Там был пустырь и мусорник. Мусор с бараков выносили «обиженные» — у них это было местом тусовки: собирались, пили чай, готовя его на костре. Хотя пустырь был усеян воронками, но, удивительно, при этом никто из «обиженных» не был даже ранен.

Часто «Грады», перелетая зону, попадали в дома вокруг. Те горели, трескалась черепица, а местные жители как ни в чем не бывало стояли вокруг и что-то обсуждали. Рядом бегали дети. Иногда били по террикону шахты Изотова, и там начинала гореть какая-то свалка, окутывая удушливым дымом всё вокруг на несколько дней. Вскоре снаряды залетели в свободской (тот, что за пределами самой зоны) штаб и наш штаб, который находился непосредственно в зоне. Затем ударили по кухне и хоздвору. Опять Милость Божья: в этих местах находится достаточно людей, но и в этот раз никто не пострадал!

Однажды снаряды начали рваться за забором у нашего барака, я вылез глянуть куда прилетело, и вдруг вспышка ослепила меня. Спрыгнул с окна на пол и закрыл голову руками. Танковый снаряд хлестко ударил в барак напротив — дальний. Он попал четко в бетонную плиту над окном: сантиметра 3–5 ниже и он бы влетел прямо в окно. Чудо Божье и тут сберегло зэков: перед прилётом все вышли с секции на какой-то разговор, и в помещении осталось два человека — один спал, другой мыл в тазике ноги… Они до смерти напугались, но даже не были контужены. От взрыва с крыши сорвало почти весь шифер и покрошило деревянные балки. Зэки тут же полезли на крышу собирать щепки на костёр. Мы под шумок тоже набрали, то что упало в «локалку». С дровами было совсем худо.

Скажу откровенно, тогда я не боялся никаких обстрелов, а наоборот, ждал, что возможно опять начнется бой и можно будет попытаться бежать. Свист летящих мин и снарядов разгонял мне кровь, и даже становилось как-то веселее.

Из-за обстрелов я перестал тренироваться в «локалке»: по закону подлости, как только я туда выходил, он начинался. Я тренируюсь на ПВРе: перед самой войной здесь постелили линолеум — у меня фактически собственный спортзал. В конце тренировки я пытаюсь медитировать. Многие считают, что во время медитации не должно быть мыслей, но что делать, если они всё же есть? Так вот тогда-то и есть шанс увидеть, чего ты хочешь на самом деле, и какие твои сокровенные желания. Всё… Шум суеты ушел из головы, но что-то продолжает тебя тревожить.

Что же это?.. Иногда в это страшно верить. Иногда в этом стыдно признаваться. Нужно быть до конца честным самим с собой. Ну! Смелее! Что волнует меня? О чем я думаю? Я думаю о войне и сексе. Больше мыслей никаких. О войне я думаю больше, я бы даже сказал, что готов отказаться, если надо, от секса ради войны.

Но почему я не думаю сейчас о детях, маме, которая осталась одна? Почему я не думаю о девушке, в которую влюблён? Я эгоист? Я сумасшедший? Я не знаю.

Господи, прости меня грешного. Может это не грех, а моё призвание? Мой путь?

* * *

(19 августа 2014)