Внезапно она отчетливо вспомнила: словно занавес раздвинулся – и она увидела незнакомые декорации и новые действующие лица. На похоронах Андрея недалеко от гроба стояла молодая черноволосая женщина лет тридцати с небольшим. Длинные черные волосы, льющиеся на плечи, будто тяжелый шелк, были перехвачены на голове черной бархатной лентой. Одета она была в какой-то черный обтягивающий пуловер крупной вязки, отделанный широкими воланами по горловине, на рукавах и по низу жакета, и в юбку годе, распадающуюся к лодыжкам фалдами, словно раскрывшаяся лилия. Женщину поддерживала под руку пухленькая блондинка в золотистых очках с химическими кудельками на голове, напоминающими шерсть пуделя. Обычные сотрудницы Андрея, коих было, по меньшей мере, десятка два. Почему же Лидия Андреевна обратила внимание на них? Женщины стояли, во‑первых, не в толпе и не в кружке с другими. Они были как бы отделены от толпы невидимой прозрачной стеной. Во-вторых, черноволосая женщина выделялась своей какой-то неуместной элегантностью. В-третьих, Лидию Андреевну зацепили ее глаза: большие, серые и серьезные, как волнующееся море, они казались огромными, потому что их продолжали, словно лагуны, синяки под глазами. Впрочем, серыми были только радужные оболочки, а белки по цвету напоминали небо над морем, окрашенное только что запавшим за горизонт солнцем в ветреную погоду.
Услужливая память вильнула хвостом и поднесла хозяину палку: Лидия Андреевна увидела двух ровесниц Андрея, которых она шапочно знала еще со студенческих времен, и, не слыша содержание их разговора, поняла, что те говорят о черноволосой женщине. Одна из них кивнула другой, взглядом показывая на черноволосую незнакомку.
Что-то такое в Лидии Андреевне щелкнуло – и она почему-то подумала, что ТА женщина была не просто сотрудницей Андрея. Щелкнуло это только сейчас, как если бы забарахлившие часы были заведены и их стрелки стояли, не шелохнувшись, примерзши к циферблату, а потом внезапно дрогнули и начали свой ход. Женская интуиция, спавшая, как перекормленная кошка, свернувшись калачиком поперек домашних тапочек, вдруг проснулась от севшей на нос мухи, чихнула, сладко потянулась, проехав когтями по паркету и точа когти, и затем встала на лапы, подняв дыбом шерсть и выгнув спину знаком вопроса. Не подходи, не трогай, под напряжением, заискрит!
Лидия Андреевна трясущимися от нервного напряжения пальцами, в предчувствии подтверждения своей догадки набрала номер телефона своей давней сокурсницы.
– Ты разве ничего не знала? Я была уверена, что ты просто делаешь вид неведения и соблюдаешь приличия.
68
Оксану попросил взять в его лабораторию директор института, стало быть, она была родственница кого-то из нужных директору людей. Андрей не любил таких сотрудников: и не потому, что те были бестолковыми, а потому, что ему всегда казалось, что в лаборатории появились глаза и уши, будто над его столом установили видеокамеру и магнитофон. Ему не нужна была научная сотрудница, он предпочитал мужчин, зато необходима была машинистка-секретарь. Когда он попросил ее напечатать какие-то бумаги по проводимым тогда занятиям по «Гражданской обороне», Оксана будто плеснула холодной водой из потемневшего колодца своих глаз и сказала:
– Мне очень жаль тратить время на пустопорожнюю работу, печатаю я медленно и плохо, мне это неинтересно и думаю, что вы бы должны были сначала познакомить меня поближе с темой лаборатории.
Он опешил и смутился, словно мальчик, застуканный родителями гуляющим по улицам во время школьных уроков. Никто из его сотрудников так ему ответить просто не решился бы…
– Да, конечно, – прожевал он и сунул ей первую попавшуюся книжку по изучаемой в лаборатории проблеме.
Откуда берется любовь? Еще вчера ветки стояли черные и голые, похожие на срезанную и запутанную колючую проволоку, а сегодня за одну ночь вдруг выстрелили клейкими листьями. Крона еще прозрачна, еще совсем не слышно ее шелеста, но уже в жизни появился зеленый цвет, которого становится все больше… Не знал, не замечал, а потом вдруг понимаешь, что уже пугаешься, что этот, будто бы случайный человек, может пропасть из твоей жизни, затеряться в толпе и во времени… Пугаешься так, словно боишься заблудиться в темном лесу – деревья стоят перед тобой бесконечной стеной, и справа стоят, и слева стоят, и оглянешься – там тоже лес…
Он считал себя примерным семьянином и был уверен, что с ним этого не произойдет никогда… Он никогда не сбросит на землю поклажу, что будто тяжелый рюкзак пригибает его к земле, превращая в смешной знак вопроса.
Он всегда был против служебных романов, которые мешали нормальной работе и отвлекали от дела не только двоих, но и всех наблюдающих, втягивая их невольно в свою светящуюся сферу, вызывая зависть, склоки и пересуды.