Бег по краю

Он жил с ощущением, что не сегодня-завтра Оксана ускользнет из его жизни, точно намыленный мячик, весело вырвавшись из его рук и запрыгав по дороге жизни в объятия своего ровесника, предложившего руку и сердце.

74

Но Оксана никуда не исчезала из его жизни. Похоже, она уже чувствовала себя в ней хозяйкой. Он с удивлением стал замечать в ее голосе нотки собственника, который, правда, боится, что государство в очередной раз заставит его оформлять по новой документы, без которых эта собственность снова оказывается недействительной. «Это мое, моя территория, мой любимый» – будто собачонка запрыгивала на хозяйскую постель и чувствовала себя оскорбленной, если на ней оказывались табуретки кверху ножками, предусмотрительно оставленные Андреем…

Как-то так для него самого незаметно оказалось, что Оксана теперь частенько подводила его к принятию какого-то решения на работе. Она в ярких красках описывала ему то, о чем он только догадывался и что происходило у него за спиной… Она давала ему советы – и все чаще они имели приказную нотку. Она без стука входила к нему в кабинет, бережно отодвигала его бумаги, будто возвращала на место сдвинутую повязку на поврежденной конечности, вскидывала на него свои распахнутые глаза, которые ему все чаще казались озерцом гейзеровского происхождения, вскипающим в глубине пузырьками извергшегося под землей вулкана. И снова жизнь искрилась и пенилась на солнце, будто шампанское… И снова он плыл в теплой струе подводного течения, весело щекотавшего загрубевшую кожу…

Иногда его охватывал страх, какой бывает, если посмотреть с высоты горного хребта вниз. Вся лежащая перед ним жизнь казалась отчетливой и мелкой, игрушечной даже. Хотелось поскорей отступить назад и не рассматривать простершиеся взору окрестности. И это все? Холодный сквознячок змеей скользил по его позвоночнику от мысли, что однажды его роман станет известен дома или Оксана захочет легализоваться окончательно. Он был словно мальчишка, что прятал от домашних в кармане пиджака первые закуренные сигареты, завидев приближающихся взрослых, но успев насладиться несколькими затяжками и уже привыкнуть к куреву настолько, что завязать невозможно…

Подчас он с удивлением наблюдал за Оксаной – и ему казалось странным то, что он находил в ее поступках и словах умудренность возрастом. Откуда? Откуда у нее эти суждения завершающего свой жизненный путь, конец которого вон уже виден у кромки поблескивающего стальным холодом океана на краю земли… У него в ее возрасте этого не было. И у Лиды не было. Другое поколение? Или это он перелил в нее, будто пойманная мудрая змея в подставленную чашу, целительный в микродозах яд?

Так или иначе, но Оксана мудро делила Андрея с его семьей и не собиралась ничего разрушать…

Иногда вечером он набирал номер ее телефона и молча клал трубку, услышав любимый голос и ее дыхание. Несколько раз у него было так, что трубку на том конце провода никто не брал… Он места не находил себе тогда, не спал, долго ворочался с бока на бок, будто тюлень, выползший на сушу, представляя Оксану в объятиях молодого соперника. Пару раз он не выдержал и спросил, где та была, на что получил ответ, что дома: просто телефон не работал… И вообще, почему это она должна перед ним оправдываться, когда он спит под боком своей жены?..

Обида и ревность захлестывали его волной от теплохода, прошедшего где-то за пределами его видимости, он терял управление – и лодку его мыслей начинало медленно крутить на том месте, где Оксана обвивала своими русалочьими руками шею другого.

Он совершенно не мог тогда работать, становился рассеянным, не слышал, что спрашивали его подчиненные, раздражался… Оксана как-то сказала ему:

– А ты не думаешь, что я теряю с тобой время? Годы уходят… Уж не решился ли ты уйти из дома?

Он тогда замер, будто заяц под кустом, увидевший промелькнувший лисий хвост. Нет. Он и не думал выбирать из этих двух женщин, как не выбирают из двух своих детей или родителей. Выбери он одну из них, он бы ампутировал часть себя – и стал бы покалеченным уродом, все время ощущающим свой пустой рукав и пустую штанину… Ему даже на костыль упереться было бы нечем.

Оксана испепеляла его своими горящими глазами, протыкала насквозь, словно тоненький ломтик хлеба металлическим прутом для поджаривания над высунутыми языками костра.

Порой он спрашивал себя: настолько ли его жена мудра, что делает вид, что ничего не замечает, или она и вправду ничего не подозревает, или просто боится, как и он, смять и испачкать их накрахмаленную и отутюженную жизнь? Так или иначе, но после своих командировок он с усердием преданной собаки, возвращающей хозяйке кинутую той палку, принимался за дела по дому: занимался с детьми, ходил с ними на прогулки, делал мелкий ремонт, таскал сумки из магазина, прибирался в квартире и даже иногда готовил что-нибудь вкусненькое, чему мать успела его научить.