Бег по краю

И все же теперь он, почти не таясь, мог разговаривать с Машей. Теперь она изредка бывала у него дома. Видеться они старались, пока Лидия Андреевна была на работе. Все было бы прекрасно, если бы Гриша не нервничал. Он даже открывал дверь в коридор, объяснив, что не закрывает ее специально, чтобы мама не подумала чего-нибудь плохого о них. Хотя Лидия Андреевна и была у себя на работе, она как будто все время находилась около них: вплывала шаровой молнией и зависала в уголке около шкафа. Не она за ними наблюдала – они за ней следили со все усиливающимся страхом за ее перемещениями огненной медузой. До кого дотронется и кого спалит? Им казалось, что она слышит их, и говорили они всегда приглушенными голосами, будто боялись ее разбудить. Когда Гриша обнимал Марию, она казалась ему холодной, словно ящерица, пригревшаяся на солнцепеке. Раз – и выскользнула, а он сжимает в кулаке только ее безжизненный хвост. Вместо всех радостей райского сада, они растерянно и натужно болтали, с трудом находя тему, блеснувшую, как янтарный камушек среди обкатанной гальки, но тут же теряли ее из виду, переключив на минуту свой взгляд на серую входную дверь, за которой им слышался ропот волнующегося моря. Они непрестанно следили за движением часовой стрелки, перескакивающей с одного деления циферблата на другой, будто Гришины пальцы с позвонков его любимой. Примерно за полтора часа до возвращения мамы Гриша начинал нервничать, не зная, как выпроводить девушку, чтобы не выглядеть смешным. Его тревога становилась все сильнее, он чувствовал себя школьником, гасящим недокуренную сигарету и прячущим ее в карман при виде завуча на задворках школьного двора, почуявшим запах прожженной подкладки.

Так и в тот раз он вскочил и судорожно начал одеваться, запутавшись в вывернутых рукавах рубашки. Рванул молнию на джинсах, с тоской поняв, что она съехала с рельс… Маша будто решила поиграть с ним и сладко потягивалась на тахте, выгибаясь, как кошка сфинкс. Закинув ногу с ноготками, похожими на облетевшие лепестки жасмина, смотрела с насмешкой на Гришу. Гриша чувствовал себя пассажиром в самолете, бегущем по взлетной полосе и неожиданно накренившимся набок: смешались и чувство радости, что миновала неизбежная беда при посадке в чужом городе, и досада, что прилета не будет.

– Пора, красавица, пора, – заканючил он, – она уже через полчаса может вернуться, если в магазин не зайдет.

– Ну и что? – ответила Маша – но все же разомлевшей ото сна кисой рывком поднялась и стала, как в замедленном кинофильме, собирать разбросанную по комнате одежду, любуюсь на свое отражение в огромном зеркале шифоньера.

Исчезла за пятнадцать минут до прихода мамы, оставив Грише не выветрившийся цветочный запах духов, уводящий за собой по тропинке через рощу воспоминаний в лето; взъерошенные чувства и саднящую, словно разбитая коленка, досаду на то, что не умел бегать. Однако на другой день Гриша уже скучал по Маше и злился, что не может жить в своем доме не как квартирант у матушки.

87

Лидия Андреевна ничего не могла с собой поделать. Ей решительно не нравилась Гришина вертихвостка. Как ни уговаривала она себя, что у сына это пройдет, что Маша ему не пара, и он это сам понимает, но опухоль неприятия разрасталась – и купировать ее не получалось. Маша иногда заходила к ним, но обычно ненадолго. Они с сыном вскоре уходили прогуляться. Лидии Андреевне совершенно не хотелось, чтобы эта девица болталась у них дома подолгу, но и встречи сына с ней вдалеке от ее глаз тревожили ее и не давали ей покоя, будто комары толкунцы висели звенящим и вибрирующим облаком над головой, временами тесня ее мысли о дочери и муже, раскинувшие свои серые крылья летучей мыши, чутко дремлющей днем и вспарывающей тишину комнаты ночью.

Но и в последний свой приход в выходной Маша в который раз по-хозяйски оглядывала их квартиру, потом сказала, что сейчас окна все начали ставить пластиковые: они лучше сохраняют тепло. «Дура совсем что ли? Не понимает, как мы живем… На еду-то не хватает…» – подумала Лидия Андреевна. Потом сказала, что в армии сейчас уродуют и калечат, что Гришу надо от армии освобождать. Лидия Андреевна стала сокрушаться вместе с нею. Эта проблема маячила перед ней в ближайшей перспективе, что неотвратимо приближалась со скоростью надвигающегося локомотива и пугала ее еще больше, чем женитьба сына.

– Если бы мы поженились и завели бы двоих детей, то Гришу бы не взяли в армию, – вывалила эта девица.

У Лидии Андреевны даже ноги подкосились от неожиданности – и она схватилась рукой за косяк.

– Ему еще выучиться надо! – с раздражением отрубила она.

– Конечно, пусть учится, образование сейчас нужно. А я с детьми буду сидеть и шить дома.

– Ты плохо себе представляешь, что значит: в наше время завести детей. На ноги надо встать, чтобы детям что-то дать.

Про себя подумала: «Стерва она, дура недоразвитая или дитя несмышленое? Нет, надо сына как-то отваживать. Телок глупый. Втрескался в первую встречную».