Когда он открыл глаза, тело отозвалось болью. Борис не сразу понял, что произошло, но потом вспомнил девушку на кладбище и свой истерический хохот, потом бешеную гонку по дороге. Идиот, отругал он себя, пошевелив пальцами, хорошо хватило ума пристегнуться. Это и спасло ему жизнь. Только сейчас Журавлёв сориентировался, что находится в перевёрнутом автомобиле, сполз на крышу и к своей радости обнаружил, что кости целы, но и потрепало его хорошо. Из рассечённой щеки текла кровь, как и из распоротого разбитым стеклом, плеча.
Отстегнув ремень, Журавлев попытался выбраться из машины, каждой движение причиняло боль и дышать становилось труднее, он, вскрикнув, прижал руку к правому боку и почувствовал щемящую боль в рёбрах.
Пошатываясь, отошёл в сторону и, покачав головой, опустился на траву. Как он выжил, это оставалось теперь загадкой и, глядя на то, что раньше было автомобилем, Борис закрыл лицо руками. Осознавая, что мог погибнуть, он ощутил животный ужас, который сменил былую беспечность, уступая место досаде.
По спине пробежали мурашки, и рубашка неприятно прилипла к ней. Борису вдруг показалось, что он не сможет подняться, но его сомнения оказались напрасными. Тут он вспомнил, что в машине остался телефон, по которому он мог вызвать помощь.
Пошатываясь, он поднялся на ноги, решая вернуться к машине. Взрыв отбросил Журавлёва отбросило навзничь, в кусты, что смягчило удар и последнее, что он запомнил – это яркий столп огня. В глазах потемнело, и он потерял сознание.
Прибыла машина ДПС, а потом и «скорая», Журавлёв ничего не слышал, находясь в забытьи. Как ему удалось выжить, удивлялся даже врач скорой помощи. Его погрузили в машину, и очнулся Борис только в больнице на следующий день.
Солнце светило прямо в глаза и прищурившись, он разлепил тяжёлые веки. Дышать больно, а перед глазами красная муть. Когда он окончательно пришёл в себя, то увидел, что находится в больничной палате, а рядом сидела заплаканная жена Ирина.
– Боренька, – всхлипнула она, склонившись над ним, – что случилось, ты чуть не погиб!
– Всё могло закончиться гораздо хуже, – тихо пробормотал он.
– О чём ты? – вскинула брови Ирина.
– Я хотел позвонить… а машина…
– Ладно, я поняла, – ласково прервала его Ирина, – тебе трудно говорить, потом всё расскажешь.
– Погоди, мне нужно, чтобы ты связалась… с одним человеком.
Она укоризненно посмотрела на него, и Борису показалось, что она ни за что не сделает ни одного звонка. Он попросил принести его записную книжку, в которой записан телефон Комисарова.
– Что это несчастный случай? – дрогнувшим голосом спросила жена, – или… они и за тебя взялись.
– Тихо. Я сам виноват, гнал, как… сумасшедший…
– Ты был… на кладбище? – осторожно спросила Ирина.
– Да, – он отвёл глаза к окну, не хотелось признаваться в своей слабости. – Маша не заслужила такой смерти, меня мучает это.
– Ничего, – Ира нежно погладила его по волосам, – всё пройдёт, а где, говоришь книжка?
– Там где папка с документами, поняла? – он с благодарностью взглянул на жену.
– Прости меня, Ира, – она обернулась, и он увидел в её глазах боль и в то же время надежду. Ничего, не ответив, она поднялась и позвала медсестру.
– Я скоро буду, – улыбнулась Ирина и, когда появилась медсестра, быстро направилась в сторону двери. – Ему сейчас необходим покой, и прошу, Анечка, пусть все, кто приходят, сначала звонят мне.
– Конечно, Ирина Петровна, – кивнула ей медсестра и, развернув журнал, села возле Журавлева, – отдыхайте, Борис Германович, я буду рядом.
Борис закрыл глаза и почувствовал, как комок подкатил к горлу, он ненавидел ощущение беспомощности, но сейчас пришлось с этим смириться. Почему-то ему захотелось покоя, забыть обо всём и уехать подальше отсюда.
Когда не стало Маши, к чьим советам он прислушивался, начались проблемы – глинозёмный комбинат трещал по швам, рабочие начинали нервничать и требовали увеличения зарплаты. Журавлёв не мог ничего изменить, либо должен был рано или поздно сам становиться с протянутой рукой.