Бег в золотом тумане

Неожиданно, мое продвижение к мучительной, безвременной смерти резко замедлилось, а потом и вовсе прекратилось. Посмотрел вверх, а барашек - маленький такой, килограммов двадцать без шкуры, на шашлык хороший не хватит, как стоял на тропе, так и стоит, родной. Лишь дернулся немного, когда веревка под тяжестью моих ста двадцати килограммов до отказа натянулась. Полежал я с минуту на склоне, дух перевел. Потом подтянулся по этой веревочке, сел рядом со спасителем, обнял за шею, погладил нежно. До сих пор его запах помню -- родной такой, надежный. Растрогался, разговаривать с ним начал. "Прости, -- шепчу, -- брат, за былую грубость!

Хочешь, я тебе имя красивое придумаю?"

   Своё обещание сдержал - "Незабудкой" его назвал. Долго я не давал разрешения на съедение моего спасителя. Только через месяц, со слезами на глазах, на день рождения Клары мы сделали из "Незабудки" шашлык...

   ***

   Через несколько часов, мы подошли к подножию перевала. Здесь долина разветвлялась на две, идущие параллельно южному склону Гиссарского хребта. То здесь, то там ущелья и бегущие по ним ручьи разрезали остатки, сошедших зимой, лавин. Их было необычайно много для этого времени года. Да и понятно - прошедшая зима была суровой и богатой на снегопады.

   Одна из таких лавин оказалась на нашем пути. Под ней, в промытом

тоннеле бешено клокотала вода. Мы осторожно шли по самой середине снежного моста. Внезапно послышалось тарахтение вертолёта. Все замерли...

   Федя поднял голову и, не удержавшись, соскользнул вниз. Проводив взглядом Ми-четверку, мы с Сергеем, матерясь, бросились к провалу, но Феди там не было, -- поток унес его.

Мы побежали по течению, туда, где вода выбиралась из-под снежного свода, но Феди не было и там, хотя тоннель просматривался метров на восемь. Мы сели на берегу ручья и закурили. То, что этот бедолага появится у наших ног, сомнений не было. Вот только мертвый или живой? Не успели мы сделать и пяти затяжек, как из тоннеля раздались трёхэтажные выражения. Еще через минуту Сергей, с сожалением выкинув недокуренную сигарету, ухватил, Федю за шиворот, и мы вдвоем вытащили его на берег.

   -- Ну, блин, лажанулся! И з-з-значок сгорел! --

   Начал плакаться искатель приключений:

   -- Хороша была шавка... Шиффер Клавка!

   -- Федор Иванович! Вы удивительно хорошо плаваете! Скажите, где Вы прячете жабры, -- я, как мог, пытался взбодрить несчастного и мокрого Федю.

   -- Расскажешь кому, что его вертолет сбил, -- не поверят, -- усмехнулся Сергей, мрачно разглядывая небо.

   А в это время злополучный и всеми нами проклятый вертолет появился со стороны Ягнобской долины и, не снижая высоты и не меняя курса, ушел в направлении к Сардай-Мионе.

   -- Опять вертушка! А мы всё смеемся, -- слегка поморщился Кивелиди, задумчиво выжимаая воду из плечевых накладок Фединого

пиджака.

   -- Похоже, Тимур уже рудник там организовал. И гребет самородки лопатой.

   -- Ну и хрен с ним! -- отозвался я. -- Зато молодость вспомнили. Я все мечтал в этих краях побывать.

   -- Радуйся тогда. Твои мечты исполняются, -- усмехнулся Серёга и, обернувшись к несостоявшемуся утопленнику, строго приказал:

   -- Федька, доставай водку!

   Пострадавший мгновенно взбодрился и быстро развязал вещмешок.

   -- Усе в порядке, шеф! -- радостно воскликнул он, понюхав, многократно обернутый в нижнее белье и перевязанный сверху

бечевкой, мокрый сверток. Наливай, Русик, не тяни!

   Фредди веселел на глазах.

  -- Ну что? Полетал чуток, Коуперфильд хренов!?

   Я размотал сверток, достал бутылку и, сорвав зубами крышку, подал жаждущему Феде. Отпив граммов сто пятьдесят и немного порозовев, он пообещал, что впредь будет более осторожным. На его языке это звучало примерно так:

   " Яйца морозить больше не буду! Век воли не видать"!

  -- Не будешь, конечно. Я тебя на ишака посажу и проводом

примотаю. Есть у меня такой провод - тонкий и многожильный. Юрка ими сурков ловит. Отвязывать буду лично - по малой и большой нужде!

   Пообещав это, я вспомнил давнюю историю и рассмеялся. Мужики удивлённо взглянули на меня, и я начал рассказ, надеясь отвлечь Сергея от мрачных мыслей:

   -- Однажды мы возвращались с Барзангинского горного узла. С нами "шёл" геолог - Одиннадцать Лет Октябрьской Революции Иванович Худяков. Такое вот экзотическое имя - Олор. Мы его уважали. На студенческую скамью майор Худяков сел в сорок пятом, сразу после войны.

   На этот раз, наш малопьющий и уважаемый коллега столько выпил, что в седле не держался ни при каких обстоятельствах!

   Был вечер, а надо было добраться до промежуточного

лагеря. Мы крепко привязали Олора Ивановича проводом к лошади и спокойно продолжали путь.

   Подкралась ночь. На отдых устраивались в кромешной тьме...

   Утром встали, кое-как позавтракали и побрели в основной лагерь. Лишь километра через три вспомнили, что Олора ночью никто с лошади не снимал, и что утром его в лагере никто не видел.

   Бросились назад, начали искать и, наконец, в дальней березовой

   роще нашли беднягу. Он висел на проводах вниз головой под

   мирно пасущейся лошадью!".