И целый день, своих пугаясь стонов,В тоске смертельной мечется толпа,А за рекой на траурных знаменахЗловещие смеются черепа.Вот для чего я пела и мечтала,Мне сердце разорвали пополам,Как после залпа сразу тихо стало,Смерть выслала дозорных по дворам.Лето 1917«Ты мог бы мне сниться и реже…»
Ты мог бы мне сниться и реже,Ведь часто встречаемся мы,Но грустен, взволнован и неженТы только в святилище тьмы.И слаще хвалы серафимаМне губ твоих милая лесть…О, там ты не путаешь имяМое. Не вздыхаешь, как здесь.1914«Когда в тоске самоубийства…»
Когда в тоске самоубийстваНарод гостей немецких ждалИ дух суровый византийстваОт русской церкви отлетал,Когда приневская столица,Забыв величие свое,Как опьяневшая блудница,Не знала, кто берет ее, —Мне голос был. Он звал утешно,Он говорил: «Иди сюда,Оставь свой край глухой и грешный,Оставь Россию навсегда.Я кровь от рук твоих отмою,Из сердца выну черный стыд,Я новым именем покроюБоль поражений и обид».Но равнодушно и спокойноРуками я замкнула слух,Чтоб этой речью недостойнойНе осквернился скорбный дух.Осень 1917, Петербург«Проводила друга до передней…»
Проводила друга до передней.Постояла в золотой пыли.С колоколенки соседнейЗвуки важные текли.Брошена! Придуманное слово —Разве я цветок или письмо?А глаза глядят уже суровоВ потемневшее трюмо.1913[6]Из книги
ANNO DOMINI
I. После всего
В те баснословные года…ТютчевПетроград, 1919
И мы забыли навсегда,Заключены в столице дикой,Озера, степи, городаИ зори родины великой.В кругу кровавом день и ночьДолит жестокая истома…Никто нам не хотел помочьЗа то, что мы остались дома,За то, что, город свой любя,А не крылатую свободу,Мы сохранили для себяЕго дворцы, огонь и воду.Иная близится пора,Уж ветер смерти сердце студит,Но нам священный град ПетраНевольным памятником будет.Предсказание
Видел я тот венец златокованый…Не завидуй такому венцу!Оттого, что и сам он ворованный,И тебе он совсем не к лицу.Туго согнутой веткой терновоюМой венец на тебе заблестит.Ничего, что росою багровоюОн изнеженный лоб освежит.1922«Тебе покорной? Ты сошел с ума!..»