А в книгах я последнюю страницу Всегда любила больше всех других, — Когда уже совсем неинтересны Герой и героиня, и прошло Так много лет, что никого не жалко, И, кажется, сам автор Уже начало повести забыл, И даже «вечность поседела», Как сказано в одной прекрасной книге, Но вот сейчас, сейчас Все кончится, и автор снова будет Бесповоротно одинок, а онЕще старается быть остроумнымИли язвит, – прости его Господь! —Прилаживая пышную концовку,Такую, например:…И только в двух домахВ том городе (название неясно)Остался профиль (кем-то обведенныйНа белоснежной извести стены),Не женский, не мужской, но полный тайны.И, говорят, когда лучи луны —Зеленой, низкой, среднеазиатской —По этим стенам в полночь пробегают,В особенности в новогодний вечер,То слышится какой-то легкий звук,Причем одни его считают плачем,Другие разбирают в нем слова.Но это чудо всем поднадоело,Приезжих мало, местные привыкли,И, говорят, в одном из тех домовУже ковром закрыт проклятый профиль.25 ноября 1943, Ташкент
Ветер войны
Зовет меня голос войны.Гумилев
Клятва
И та, что сегодня прощается с милым, —Пусть боль свою в силу она переплавит.Мы детям клянемся, клянемся могилам,Что нас покориться никто не заставит!Июль 1941, Ленинград
«Важно с девочками простились…»
Важно с девочками простились,На ходу целовали мать,Во все новое нарядились,Как в солдатики шли играть.Ни плохих, ни хороших, ни средних…Все они по своим местам,Где ни первых нет, ни последних…Все они опочили там.1943, Ташкент
Первый дальнобойный в Ленинграде
И в пестрой суете людскойВсе изменилось вдруг.Но это был не городской,Да и не сельский звук.На грома дальнего раскатОн, правда, был похож, как брат,Но в громе влажность естьВысоких свежих облаковИ вожделение лугов —Веселых ливней весть.А этот был, как пекло, сух,И не хотел смятенный слухПоверить – по тому,Как расширялся он и рос,Как равнодушно гибель несРебенку моему.Сентябрь 1941
«Птицы смерти в зените стоят…»
Птицы смерти в зените стоят.Кто идет выручать Ленинград?Не шумите вокруг – он дышит,Он живой еще, он все слышит:Как на влажном балтийском днеСыновья его стонут во сне,Как из недр его вопли: «Хлеба!» —До седьмого доходят неба…Но безжалостна эта твердь.И глядит из всех окон – смерть.Сентябрь 1941