Как в трапезной – скамейки, стол, окноС огромною серебряной луною.Мы кофе пьем и черное вино,Мы музыкою бредим… Все равно…И зацветает ветка над стеною.И в этом сладость острая была,Неповторимая, пожалуй, сладость.Бессмертных роз, сухого виноградаНам родина пристанище дала.1942–1944, ТашкентЕще одно лирическое отступление
Все небо в рыжих голубях,Решетки в окнах – дух гарема…Как почка, набухает тема.Мне не уехать без тебя, —Беглянка, беженка, поэма.Но, верно, вспомню на лету,Как запылал Ташкент в цвету,Весь белым пламенем объят,Горяч, пахуч, замысловат,Невероятен…Так было в том году проклятом,Когда опять мамзель Фифи[10]Хамила, как в семидесятом.А мне переводить ЛютфиПод огнедышащим закатом.И яблони, прости их, Боже,Как от венца в любовной дрожи,Арык на местном языке,Сегодня пущенный, лепечет.А я дописываю «Нечет»Опять в предпесенной тоске.До середины мне виднаМоя поэма. В ней прохладно,Как в доме, где душистый мракИ окна заперты от знояИ где пока что нет героя,Но кровлю кровью залил мак…1943, ТашкентСмерть
I. «Я была на краю чего-то…»
Я была на краю чего-то,Чему верного нет названья…Зазывающая дремота.От себя самой ускользанье…II. «А я уже стою на подступах к чему-то…»
А я уже стою на подступах к чему-то,Что достается всем, но разною ценой…На этом корабле есть для меня каютаИ ветер в парусах – и страшная минутаПрощания с моей родной страной.1942, ДюрменьIII. «И комната, в которой я болею…»
И комната, в которой я болею,В последний раз болею на земле,Как будто упирается в аллеюВысоких белоствольных тополей.А этот первый – этот самый главный,В величии своем самодержавный,Но как заплещет, возликует он,Когда, минуя тусклое оконце,Моя душа взлетит, чтоб встретить солнце,И смертный уничтожит сон.Январь 1944, Ташкент«Когда лежит луна ломтем чарджуйской дыни…»
Когда лежит луна ломтем чарджуйской дыниНа краешке окна, и духота кругом,Когда закрыта дверь, и заколдован домВоздушной веткой голубых глициний,И в чашке глиняной холодная вода,И полотенца снег, и свечка восковаяГорит, как в детстве, мотыльков сзывая,Грохочет тишина, моих не слыша слов, —Тогда из черноты рембрандтовских угловСклубится что-то вдруг и спрячется туда же,Но я не встрепенусь, не испугаюсь даже…Здесь одиночество меня поймало в сети.Хозяйкин черный кот глядит, как глаз столетий,И в зеркале двойник не хочет мне помочь.Я буду сладко спать. Спокойной ночи, ночь.28 марта 1944, Ташкент«Это рысьи глаза твои, Азия…»