Бега

Малинин резко, без замаха, ударил его под дых. А когда тот, охнув, согнулся чуть не пополам, добавил ребром ладони по шее. Третий удар опрокинул Лубенцова на стоящий у стены диван.

Придя в себя, Лубенцов увидел в руках у того, кого он наивно принял за "карася" револьвер.

Это была самая полезная вещь, которую Сергей привез из прошлогодней поездки в Париж — шестизарядный самовзводный револьвер системы Эмиля Нагана образца 1878 года. По размерам он был значительно меньше, чем револьверы "Лефоше" и "Смит-Вессон" — очень удобно носить с собой. Достать его в Париже оказалось весьма сложно. Пока "Наганы" поставлялись только для вооружения офицеров бельгийской армии. Но интенданты воруют и торгуют не только в России, но и в Европе.

— Пристрелю, сволочь сиволапая, — не говорил, а шипел Малинин. — За фальшивые деньги каторга тебе светит, а за сопротивление при задержании…

— Помилуйте, сударь! — взмолился Лубенцов, — Откуда-ж мне знать кто вы такой?

— Могу и представиться. Ротмистр Брусникин, из Департамента полиции. По твою душу из Петербурга приехал… А ну сознавайся, откуда поддельные кредитки?

— Мне их дали…

— Кто? Только не говори, что их тебе добрая барыня за красивые глаза подарила. Последний раз спрашиваю. Кто?

— Ба…ба…Байстрюков.

— А теперь расскажи за что?

— Ну, это… у трактира вчера… Сашка Чебурок, наездники… — бормотал, непослушным языком Лубенцов. И вдруг, что-то вспомнив, нагло выпалил, — Ничего я не знаю. И нету такого закона, чтобы людей невинных мордовать.

Малинин вздохнул:

— На нет, как говорится, и суда нет. Извини, Ваня, дать тебе помолиться не могу — спешу очень.

Он поднял револьвер. С Лубенцова вся наглость вмиг слетела:

— Не губите, ваше благородие… Родители старенькие… Я сын единственный… Ей-богу, всё, всё расскажу.

— Не расскажешь, а напишешь. Пошли к тебе в номер. Чернила и бумага там найдутся?

— Найдутся-с, я с утра маменьке письмо хотел писать…

— Да не трясись ты, Ваня. Получишь месяц — другой за оговор и драку и все дела. А запираться станешь — каторга.

Не меньше часа промучился Малинин, пока трясущийся от страха купеческий сын, корявым подчерком, под его диктовку писал "чистосердечные" признания.

В трактире Сергей подошел к столу, за которым трое дюжих городовых пили, разумеется, не чай. Крепко пожал руку Федотову:

— Спасибо, Михаил Федотич. Помогли вы мне.

В ладони Федотова, незаметно от других городовых, оказались две лубенцовские пятирублёвки…

… Когда Малинин добрался до 3-его участка Тверской части, Ефима Иванова там уже не было.

— Ещё утром Игнатий Францевич велел отпустить, — рассказал младший помощник пристава, — и рапорт обер-полицмейстеру на агента сыскной полиции Байстрюкова написал.

Оказалось, что в бильярдном заведении Карла Шольца обосновалась шайка шулеров. Клички некоторых из них Малинину были знакомы — "Василий Тёмный", он же "Купец Щебнев" и "Николай Николаевич Расплюев" или "Барин". Игра в тот злополучный для Ефима день шла очень крупная — двести рублей партия. Все зависело от последнего шара, который, буквально завис над лузой. Удар был Иванова. Промахнуться он никак не мог. Но кий только скользнул по шару и тот покатился в сторону.

Ефим Иванов игрок бывалый, заподозрил — дело не чисто, понюхал конец кия и понял, что он смазан салом. Началась драка. Невесть откуда появился Байстрюков. В этот день он был наряжен дежурить совсем в другое место — негласно следить за порядком в одном из крупнейших московских магазинов, пассаже Солодовникова. Сыщик встал на сторону шулеров. Вот так наездник и оказался без вины виноватым.

— Достанется теперь Байстрюкову на орехи, — довольно потирал руки помощник пристава, который, как и большинство сотрудников наружной полиции неприязненно относился к сыскным. — А то хорошо устроился, вместо того, чтобы карманников ловить, от шулеров кормится.

Получить копию рапорта было не сложно, благо деньги на подобные расходы пока имелись.

Глава 8. ПОЛОТЁР ИЛИ ОГРАБЛЕННЫЙ

Говоря о том, что побывать в Москве и не отобедать у Тестова — это одно и то же, что приехать в Рим и не увидеть папу, Феодосиев не преувеличивал. "Большой Патрикеевский трактир", открытый Тестовым в конце 60-х годов заслуженно считался одной из достопримечательностей города. Здесь бывала вся Москва. Да и не только. Петербургская знать специально приезжала к Тестову, чтобы отведать ракового супа с расстегаями, ботвиньи с осетриной и сухим тертым балыком, гурьевской каши… Брату нынешнего императора, великому князю Владимиру Александровичу (первому гурману из гурманов) приписывали слова о том, что Москва известна на всю Россию благодаря Царь-пушке, Василию Блаженному и тестовскому поросенку с гречневой кашей.

Компания беговых заняла отдельный кабинет. Когда половой в белоснежной рубашке принял заказ и вышел, Колюбакин нетерпеливо поинтересовался:

— Узнали что-нибудь?

— Говорите, Алексей Васильевич, — поддержал вицепрезидента Приезжев. — Здесь только свои. Николая Константиновича мы посвятили в наши заботы.