Беги

– Да, это твоя кровь, – повернулась Рита, глядя ему прямо в глаза и отвечая на незаданный вопрос. – А ты знаешь, что у тебя песок в почках уже три месяца? – добавила она, растирая остатки Севиной крови по полости рта.

– Н-е-е-т, – промямлил Сева, начиная сомневаться в том, что происходящее ненормально. – Как ты это поняла?

– По вкусу, – спокойно ответила Рита. – Или ты думаешь, это сложно определить?

Этот эпизод – один из первых «вампирских откровений» в романе Севы. После долгих и пространных размышлений о природе крови и способностях своей возлюбленной странице на сто первой или на сто пятой он уже не удивляется подобному. Научно обосновывая необходимость экспериментов с кровью, своими сверхспособностями, а главное, день за днем доказывая свое превосходство над Севой, Рита проводит все более изощренные эксперименты. В какой-то момент, уже переступив рубеж, когда кровь забиралась из вены с помощью иглы и шприца, пара превратилась во что-то единое, мысли автора романа, что я читала, стали путаться, стилистика казалась мне все более незнакомой, как будто Рита стала полноценным соавтором книги. И вот, к самому концу романа, Севы уже не было – была Рита, и она писала мне письмо. Она писала письмо мне, двадцатипятилетней девчонке, которая знала о вампирах только из книг и фильмов, мне, ничего не знавшей о ней, о Рите, так, словно писала старинной подруге. Она писала мне о том, чего я даже не могла себе представить.

Это было необычное чтение. До сих пор только читая Достоевского, я могла ощутить, что смысл, который пытается донести писатель, словно рождается внутри тебя. Понимание, о чем он пишет, кажется собственным открытием – именно оттуда берется такое безграничное доверие к автору. Но ощущение от главы, написанной Ритой, было еще сильнее – то, что писала мне она, было непознаваемым (это было невозможно осмыслить), но вместе с тем казалось, я все это всегда знала. Если бы тогда я попыталась описать кому-нибудь свои чувства по поводу прочтения последней главы романа Севы, мне бы не поверили… Нет, варианта было бы два – либо меня бы заперли в клинике для душевнобольных, либо Сева получил бы Нобелевку. Но я не пыталась поведать миру о новом опыте. Я стала наблюдать, искать, готовиться к какой-то страшной и великой перемене, о которой мне сообщила Рита. Перемене, перед которой она поставила меня как перед фактом: «войны не будет, хищники не ведут войн с добычей». И в этом был и ее триумф, и ее ирония, и отражение садистской природы вампира. Было что-то, чего я, безусловно, не могла предугадать, а она точно знала. Рита стала первым охотником в моей жизни. Но тогда еще не существовало правил, по которым я впоследствии научилась жить.

* * *

– Сева, почему она обратила тебя? – спросила я его в очередной раз.

– Тебе нужно поспать, – повторил он меланхолично, вынимая изо рта самокрутку.

– Успею ли я выспаться?! – задумчиво обратилась я скорее сама к себе.

– Не знаю. Спи. Потом уходи.

Я подошла к навесу, подтянулась на руках и легла на полку. Как я уже говорила с тех пор, как все началось, наша физиология изменилась. С обретением нового хищника в эволюционной цепочке люди получили немало: например, необходимость во сне сократилась до часа (максимум трех) в сутки. Мы быстрее бегаем на длительные расстояния, меньше едим и при этом дольше живем. Конечно, каждый адаптируется по-разному, но лично мне повезло. Поскольку иметь детей в новом мире практически невозможно (их количество примерно трое на 100 взрослых), природа продлила нам жизненный цикл. По нашим прикидкам взрослая человеческая особь теперь способна прожить до 120–150 лет, если ее не убьет вампир (что маловероятно). Дети стали нашими идолами, богами, чем-то единственно по-настоящему ценным. Все это грустно, но, если бы мне сказали, что в 55 лет я буду выглядеть лет на 25, а чувствовать себя на 20, – я бы не поверила. Слабая компенсация, но хоть что-то.

Закрывая глаза, я ощутила на своей голове руку Севы. Теплую, как будто человеческую руку, а потом его бархатный голос ответил:

– Мы были особенные, убивать таких – расточительство.

– Кто «мы»? – уже сонно спросила я.

– Тебя она тоже не убила, милая, – ведь так?

– Еще не убила…

Я погрузилась в сон недостаточно глубокий, чтобы выспаться как следует, но достаточно крепкий, чтобы он снял все барьеры с моей души, снова стремящейся к губительным воспоминаниям.

Лева и Лобовский