Беги, Четверг, беги, или Жесткий переплет

— Вы заточили Джека в «Вороне». А «Голиаф» требует, чтобы он предстал перед дисциплинарным советом по обвинению в присвоении чужого имущества, нарушении договоров корпорации, нецелевом использовании свободных средств, пропаже канцелярских товаров и преступлениях против человечества.

— Неужели? — спросила я. — Так почему бы просто не оставить его там?

Дэррмо-Какер вздохнул и посмотрел на меня.

— Послушайте, Нонетот. Нам нужен Джек, и, поверьте мне, мы его добудем.

— Только не с моей помощью.

Дэррмо-Какер секунду молча смотрел на меня.

— «Голиаф» не привык к отказам. Мы просили вашего дядю построить другой Прозопортал. Он велел нам зайти через месяц. Как мы понимаем, вчера вечером он отбыл в отпуск. Куда?

— Понятия не имею.

Похоже, Майкрофт ушел на пенсию не по собственной воле, а в силу необходимости. Я улыбнулась своим мыслям. «Голиафу» натянули нос, и ему это не понравилось.

— Без Портала, — сказала я, — возможностей попасть в книгу у меня не больше, чем у мистера Редькинса.

Услышав свое имя, Редькинс переступил с ноги на ногу.

— Врете, — парировал Дэррмо-Какер. — Вы только притворяетесь, что вам это не по силам. Вы одолели Аида, Джека Дэррмо и корпорацию «Голиаф». Мы вами восхищаемся. «Голиаф» в данных обстоятельствах более чем честен, и нам очень бы не хотелось, чтобы вы стали жертвой корпоративной нетерпимости.

— Корпоративной нетерпимости? — повторила я, глядя Дэррмо-Какеру прямо в глаза. — Это угроза?

— Ваше упрямое поведение может разбудить мою мстительность, а вам это не понравится, поверьте.

— Мне вы не нравитесь, даже когда она спит.

Дэррмо-Какер захлопнул портфель. Левый глаз у него задергался, кровь отлила от лица. Он посмотрел на нас обоих и хотел что-то сказать, но сдержался и умудрился даже выдавить полуулыбку, а потом забрался в машину вместе с Хренсом и Редькинсом и уехал.

Лондэн все еще подхихикивал, когда мы расстелили покрывало и плед на изрядно объеденной траве прямо над Белой лошадью. Под нами, на дне оврага, спокойно паслось стадо мамонтов, а на горизонте виднелись несколько дирижаблей, подлетающих к Оксфорду. День выдался солнечный, а дирижабли в плохую погоду не летают, вот они и пользовались хорошим деньком на полную катушку.

— А ты ведь не очень-то боишься «Голиафа», дорогая? — спросил он.

Я пожала плечами.

— «Голиаф» — это сборище трусов, Лонд. Они только на понт берут. А встретят сопротивление — и быстренько на попятный. Все эти большие машины и громилы предназначены для устрашения пугливых. Но мне интересно, откуда они узнали, где мы окажемся?

Лондэн пожал плечами.

— С сыром или с ветчиной?

— Что? (— Четверг, бога ради, что вы натворили?!)

— Я спросил: с сыром или с ветчиной?

— Я не тебе.

Лондэн огляделся по сторонам. На сотню ярдов вокруг никого, кроме нас, не было.

— Тогда кому?

— Ньюхену.

— Кому?

— Ньюхен! — заорала я. — Это вы? (— Я же велел вам ни с кем не разговаривать о вашем деле!)

— Я и не говорила! (— Как я могу вам помочь, если вы все растрепали представителю обвинения?)

— Обвинения? Кому? (— Да Хопкинсу же, дура! Вы наговорили ему с бочку арестантов на пороге собственного дома! Теперь нам точно придется туго. Ради бога, ни с кем ни о чем не говорите! Вы что, хотите очередную тысячу прочтений просидеть в «Замке Сомнений»[12] или еще где?)

— Четверг, — с тревогой посмотрел на меня Лондэн, — что за чертовщина такая?

— Я разговариваю со своим адвокатом.

— Что ты натворила?

— Сама толком не знаю.

Лондэн воздел руки к небу, и я снова позвала Ньюхена.

— Да скажите же, в конце концов, в чем меня обвиняют? (— Нет времени. Мы с вами все обговорим перед тем, как идти в суд. Запомните: ни с кем не разговаривать об этом деле! Кстати, вы ничего не выяснили о красотке Торпеддер?)

— Похоже, она не замужем. (— Правда? Это интересно. Ладно, мне пора. — Короткие гудки.)

— Ньюхен! Подождите! Ньюхен? Ньюхен!..

Но он исчез. Лондэн смотрел на меня.

— И давно это с тобой, дорогая?

— Со мной-то все в порядке, Лондэн. Но происходит что-то странное. Давай сейчас не будем об этом, ладно?

Муж посмотрел на меня, на чистое голубое небо, затем на сыр, который все еще держал в руке.

— С сыром или с ветчиной? — повторил он в третий раз.

— И то и другое, только сыра клади поменьше, мы мало взяли.

— А ты где его раздобыла? — поинтересовался Лондэн, с подозрением разглядывая сверток без всяких этикеток.

— У Джо Стрижжа в Сырном отделе. На валлийской границе его оперативники перехватывают по двенадцать тонн в неделю. Сжигать жалко, поэтому всем в ТИПА выдают по паре фунтов. Сам ведь знаешь поговорку: «Лучший сыр у копов».

— Прощай навечно, Четверг, — пробормотал Лондэн, глядя на ветчину.

— Ты куда-то собрался? — отозвалась я, не совсем уловив, что он имеет в виду.

— Я? Нет. С чего ты взяла?

— Ты только что сказал «прощай навечно».

— Да нет, — рассмеялся он. — Это я по поводу ветчины. Ты сказала — лучший сыр у копов, я добавил — и лучшая ветчина.

— А.

Он отрезал мне ломтик и вместе с сыром положил на бутерброд, потом сделал такой же для себя. Вдалеке затрубил, с трудом взбираясь по склону, мамонт, и я откусила кусочек.

— Пока и до встречи, Четверг.