Беги, Четверг, беги, или Жесткий переплет

– Провожу археологические раскопки для Фонда Чарльза Диккенса, милая моя. Некоторые литературоведы полагают, что «Большие надежды», согласно исходному замыслу автора, начинались не на этом кладбище, а еще в доме родителей Пипа. Поскольку рукописных свидетельств не найдено, мы решили немного порыться в окрестностях и посмотреть, не удастся ли обнаружить остатки переписанных сцен.

– И как?

– Наткнулись на доработку идеи, воплощенной Диккенсом в «Нашем общем друге», несколько неприличных лимериков и какой-то невнятный набросок. Больше ничего.

Хэвишем пожелала археологам удачи, мы попрощались, и они вернулись к раскопкам.

– Это необычно?

– Да тут, куда ни ткни, все необычно, – ответила Хэвишем. – Потому-то наша работа так захватывает. А куда нам надо попасть теперь?

– Мы хотели переместиться в докнижную предысторию.

– Помню. Для прыжка вперед достаточно сосредоточиться на номере страницы или, если угодно, на определенном событии. Но чтобы нырнуть в действие до первой страницы, придется вообразить себе отрицательный номер страницы или событие, которое могло произойти до начала книги.

– И как я должна представлять себе отрицательную страницу?

– Представь себе что-нибудь… скажем, альбатроса.

– Ну?

– Отлично, теперь убери его.

– Ну?

– А теперь убери другого альбатроса.

– А как? Тут больше нет альбатросов!

– Ладно. Представь себе, что я дала тебе альбатроса, чтобы восполнить дефицит морских птиц. И сколько теперь у тебя альбатросов?

– Ни одного.

– Хорошо. А теперь отдохни, пока я верну своего альбатроса.

Тут меня пробрал холод, я вздрогнула, на мгновение передо мной открылась и тут же сомкнулась пустота, по форме напоминавшая силуэт альбатроса. Самое странное, что на кратчайшее мгновение мне удалось постичь этот принцип, – но осознание тут же рассеялось, как сон после пробуждения. Я заморгала и уставилась на Хэвишем.

– Это, – заявила она, – был отрицательный альбатрос. Теперь твоя очередь, только вместо альбатросов вообрази номера страниц.

Я изо всех сил попыталась представить себе отрицательный номер страницы, но у меня ничего не получилось, и мы очутились в саду Сатис-Хауса, где двое мальчишек как раз собрались подраться.

– Ты что делаешь?

– Я пробую…

– А ты не пробуй, девочка моя. В этом мире есть два типа людей: одни действуют, другие пробуют. Ты относишься к последнему типу, а я пытаюсь воспитать из тебя человека действия. Сосредоточься, девочка!

Я сделала еще одну попытку вообразить отрицательную страницу и на сей раз попала в любопытную сцену, похожую на кладбище из первой главы, но и могилы, и стены, и церковь представлялись в ней какими-то картонными декорациями. Два персонажа, Мэгвич и Пип, тоже оказались двухмерными и неподвижными, словно вырезанные из бумаги фигурки, разве что повели глазами в сторону при моем появлении.

– Ой, – прошипел Мэгвич сквозь зубы, не шевельнувшись. – Мотай отсюда.

– Извините?

– Мотай отсюда! – повторил Мэгвич более сердито.

Я только начала обдумывать ситуацию, как появилась Хэвишем, схватила меня за руку и перепрыгнула в предысторию романа.

– Что это было? – спросила я.

– Фронтиспис. Что, не выходит, а?

– Боюсь, что нет, – ответила я, чувствуя себя полной дурой.

– Ничего, – уже мягче сказала моя наставница. – Мы еще сделаем из тебя оперативника прозоресурса!

Мы двинулись по темному пирсу к стоявшей на приколе лодке мисс Хэвишем – к моему удивлению, далеко не старинной. «Рива»[51] сверкала полированным деревом и хромированными деталями. Я залезла в роскошный катер и уложила снаряжение, пока мисс Хэвишем устраивалась на капитанском месте.

Казалось, мисс Хэвишем заново рождалась, как только ей подворачивалось под руку какое-нибудь транспортное средство с мощным мотором. По ее приказу я отчалила, и лодка вспорола маслянисто-черные воды Темзы. Когда я уселась рядом с наставницей, лодка чуть покачнулась, пожилая леди запустила хрипло заурчавший двойной бензомотор «шевроле», и мы легко заскользили по темной реке. Я достала из мешка плащи, надела один и протянула другой мисс Хэвишем, стоявшей у руля. Ветер трепал ее седые волосы и ветхую вуаль.

– А это не анахронизм? – спросила я.

– Официально – да, – ответила она, вильнув, чтобы не врезаться в маленький четырехвесельный ялик, – но ведь мы в предыстории за день до начала романа, поэтому сюда можно притащить хоть эскадрилью «харриеров» и цирк братьев Ринглинг в придачу – никто и слова не скажет. Выпади нам работать внутри повествования, пришлось бы ограничиться подручными средствами, а это порой весьма неудобно.

Мы шли по реке против течения. Полночь уже миновала, и я порадовалась наличию плаща. Наползавшие с моря клочья тумана сгустились в плотную пелену, и мисс Хэвишем сбросила скорость. Через двадцать минут туман вокруг сомкнулся окончательно, и нас окутала холодная промозглая мгла. Моя наставница заглушила моторы, зажгла ходовые огни, и мы начали медленно дрейфовать вместе с приливом.

– Как насчет бутербродов с бульоном? – спросила мисс Хэвишем, заглядывая в корзинку для пикника.

– Спасибо, мэм.

– Хочешь мой «Вагонвил»[52]?