…Жизнь дала трещину. И Волков мог точно указать момент, когда это случилось: в тот самый миг, когда трещину дало его сердце.
– …С возвращением! – Незнакомый мужик в нелепой хирургической шапочке в цветочек улыбался Волкову одновременно радостно и устало.
– Откуда? – В горле скреблись кошки, а язык и губы пересохли, как пустыня Сахара.
– С того света, дружочек. С того света! – Мужик подмигнул Волкову и ткнул указательным пальцем куда-то в потолок. – Я такого дива за свою тридцатилетнюю практику еще не видел! Чтобы с таким ранением да все так прекрасно уладилось!
Про ранение Волков ничего не понял, как и про путешествие на тот свет, но боль в груди и реанимационная палата заставляли поверить в сказанное. Боль была тупая, но чутье подсказывало – это временно. Обезболивающие или остатки наркоза делают свое дело, а вот когда перестанут, начнется самое веселье.
– Пулю поймал? – спросил он врача.
– Не пулю, дружочек, а ножик. И что самое удивительное, когда вас на наше крылечко подбросили, ножика в ране не было. А сердце при этом вполне себе исправно работало. С такой-то дырищей в правом желудочке! А это, доложу я вам, уже медицинский феномен.
Про феномен было интересно, но вот про ножик в сердце интереснее вдвойне. Волков ничего не помнил. Вот совершенно ничего! Чей ножик? Откуда взялся и куда делся? Чья рука его держала? И, что тоже важно, кто подбросил его на крыльцо больнички?
– Вы не помните, при каких обстоятельствах получили ранение? – Врач ему, пожалуй, не поверил.
– А по голове меня не били? – Голова гудела. Так что мало ли что. Может, амнезия из-за черепно-мозговой…
– По голове не били, в сердце только пырнули. А имя-фамилию свои помните? Тут вами из органов интересуются.
Имя, фамилию и даже отчество Волков помнил отлично, а интересу людей из органов и вовсе не удивился. Обычная практика при ножевых ранениях. Он даже знал, какие вопросы станут задавать, и прекрасно понимал, что отвечать и кому нужно позвонить, чтобы ребята из органов на него не слишком наседали. То есть себя Волков осознавал целиком и полностью, чем зарабатывал на хлеб с маслом – помнил, а вот при каких обстоятельствах попал в переплет – забыл. Странная какая-то амнезия, подозрительная.
А врач все не уходил, все сопел, хмурил седые брови.
– Что? – спросил Волков не слишком вежливо и, облизав пересохшие губы пересохшим языком, поморщился.
– Интересный момент, знаете ли. – Врач улыбнулся, но как-то неуверенно. – Ранение у вас уж больно любопытное.
– Да, медицинский феномен, вы уже говорили. – Захотелось потрогать грудь, проверить, на месте ли его феноменальное сердце, но рука оказалась привязана.
– На всякий случай, – пояснил врач, но что именно на всякий случай, не растолковал. – Я не про рану, я про характер ранения. Он такой, словно вы себя сами… – Он многозначительно замолчал, посмотрел выжидающе.
– Сам себя пырнул? – Волков хотел было засмеяться, но передумал, побоялся лишний раз тревожить рану. – Вы шутите, док?
– Я – нет, а вы?
– Я похож на самоубийцу?
– Характер ваших прежних ранений и ваша выправка намекают на то, что вы знаете, как обращаться с оружием. Вполне вероятно, что вы тоже из органов или из какой-то силовой структуры.
А доктор-то не дурак, наблюдательный дядька.
– Был. И в органах, и в силовой структуре, но на вопрос вы так и не ответили. Я похож на самоубийцу?
– Нет, однако ранение и в самом деле странное. Я уж молчу про обстоятельства, при которых вы к нам попали, но… – Он хлопнул себя по коленкам и поднялся со стула. – Думаю, те, кому положено, во всем разберутся.