Беги, ведьма

Кофе ждал на кухне. Пузатая глиняная чашка была наполнена до краев, манила дурманящим ароматом, рыжей пенкой и воспоминаниями. Волков устало опустился на стул, разгладил несуществующие складки на белоснежной крахмальной скатерти, полюбовался фиолетовыми цветами в керамической вазочке, прислонился спиной к теплой стене и только потом позволил себе глоток кофе.

Кофе оказался именно таким, каким ему и надлежало быть: в меру горячим, в меру терпким, в меру маслянистым. Вот только той, что его сварила, на кухне не нашлось, а ему хотелось, чтобы непременно была. Это желание заставило Волкова выбраться из-за стола и с чашкой в руке направиться в гостиную.

Камин горел. Огонь весело хрустел вишневыми поленцами, сыпал искрами, приглашая в удобное кресло. Камин обещал рассказать о той, что любит кофе и сладкий вишневый дым так же сильно, как и Волков, и даже попытался нарисовать ее портрет дымными кистями и огненными красками, но… не получилось. Вместо женщины камин нарисовал кошку с кисточками на треугольных ушах. Нет, не кошку – рысь. Вот такой была хозяйка этого дома! Ходила на мягких лапах, спала в кресле, свернувшись калачиком, пила крепчайший кофе. Волков вздохнул, и тоска снова вернулась, по-хозяйски прилегла на тахту, брезгливо посмотрела на рассыпанную на журнальном столике соль. Волков тоже посмотрел и уже собирался отвернуться, когда увидел послание…

«Волков, ты мне нужен! Арина».

Черным по белому, коротко и ясно. Он кому-то нужен. Нет, не так! Он нужен хозяйке этого чудесного дома, той самой, о которой пытался рассказать огонь в камине. И зовут ее Арина. Знакомое имя, очень знакомое, звучанием своим вызывающее тепло в груди, в том самом месте, где поселилась тоска.

А дом изменился. Отдал свою тайну и словно бы поник. Углы гостиной затянула паутина, огонь в камине умер и превратился в седой пепел, пол укрыл ковер из пыли с отчетливо видимыми следами женских босых ног.

И Волков пошел по следу, из гостиной в кухню. От прежнего уюта ничего не осталось. Высохшие трупики цветов на изрубленной чем-то острым столешнице, паутина, пыль, запустение. Та, что так любила этот дом, ушла, и дом заболел.

Снаружи снова пахло дымом, горьким дымом горящей листвы. Вишневый цвет давно осыпался, и старые ветви тронул иней. Изо рта вырывались облачка пара, а где-то поблизости слышался тоскливый паровозный гудок. Если пойти на звук, можно выйти к железнодорожной станции. Волков обернулся, разглядывая фронтон вишневого дома, запоминая выложенную на нем дату и все, что могло пригодиться в предстоящих поисках. В том, что девушка Арина попала в беду, он не сомневался. Как не сомневался и в том, что должен ее найти. Ради собственного же спасения. А паровозный гудок становился все громче и настойчивее, словно состав на полном ходу несся прямо на Волкова.

Испугаться он не успел, швырнул тело в сторону и свалился с кровати, больно ударившись затылком об пол. Сон оборвался так же внезапно, как и все предыдущие его сны, но на этот раз он получил ключ. А если есть ключ, то найдется и дверь, которую он откроет. И плевать, что сон – слишком ненадежный источник информации. Придется работать с тем, что есть.

В распахнутое настежь окно тянуло предрассветной свежестью и сладким вишневым дымом. Волков уселся на подоконник и закурил. Впервые за долгие месяцы тоска отступила, а значит, Серый Волк взял наконец след.

* * *

Арину разбудили голоса. То есть не совсем разбудили, но выдернули из сна, в котором она была девочкой Лизой и оплакивала смерть своей мамы. Голоса были ей знакомы: властный Хеленин и испуганно-подобострастный Зои Петровны. Хелена давала указания, Зоя Петровна клялась все исполнить в точности.

Скучно. И глаза открывать не хочется. В вену впилась игла, почти не больно, лишь чуть раздражающе. Хелена любит уколы, видит в них свою силу. Арина, наоборот, силы не видит. Или выхода для силы. Все так запуталось. И хочется спать. Просто спать, чтобы без чужих воспоминаний…

…Сон навалился пуховой периной. Сначала мягкая и невесомая, она почти не чувствуется, но очень скоро наливается свинцом, сдавливает грудь, мешая дышать и кричать, не давая жить. И жаркий шепот над самым ухом вызывает лишь вялое удивление.

– Тихо, коза, тихо… Пришло время позабавиться…

Тяжелое на груди и на лице – это Жориковы лапы, а морда его нависает над Ариной размытым пятном. Челюсти больно, и зубы не сомкнуть из-за кляпа. Жорику не нужны ответы. Как же он собирается базарить?.. А сгиб локтя снова кусает игла. Жидкость в шприце грязно-серого цвета, как помои, разливается по венам, притупляет страх и боль, даря равнодушие.

– Двойная доза. Чтобы наверняка, – бормочет Жорик и целует Арину в лоб. Как покойницу.

И у нее есть все шансы умереть. Если не от двойной дозы, то от Жорикова тухлого дыхания.

– Все думают, Жорж тупой, думают, не вижу ничего. А я все вижу, все подмечаю! И флакончики эти немаркированные тоже подметил. Что за лекарство такое, а?