Беглая книга

Прошу простить меня заранее, любезный мой, за включение столь низменных и не совсем пристойных подробностей в мой рассказ, однако без них он теряет весь смысл. Итак, по прошествии некоторого времени я стал озираться в поисках бумаги, тряпки, или хотя бы пакли для достойного завершения моего дела. Ты смеешься, когда читаешь эти строки? А мне, представь, было не до смеха. В Керзервенн читают и пишут мало, бумага в этих краях дорога, а уровень гигиены столь низок и примитивен, что я готовился к самому худшему. Сквозь щелочку между плохо пригнанных досок проникал слабый луч заходящего солнца, и разглядеть что-либо было нелегко. Однако взгляд мой упал на какую-то изодранную рукописную книгу. Страницы в ней были небрежно вырваны и сомнения в том, для чего эта книга использовалась, у меня не возникало. Ты знаешь, сколь трепетно я отношусь к книгам, в особенности старинным, но тут я решил все же продолжить надругательство над рукописью, ибо другой возможности привести себя в надлежащий вид у меня не было. И все же перед тем, как решиться на это, я решил поднести изорванные страницы к глазам и прочитать, что же за книга попала у хозяев замка в такую немилость. При тусклом свете последнего луча солнца, чудом пробившегося в место моего уединения, я разобрал несколько строк, написанных на столь нелюбимом тобою нижнебретонском наречии. Знал бы ты, ЧТО ЭТО БЫЛИ ЗА СТРОКИ! Руки мои задрожали. Я был невольным соучастником наихудшего из святотатств. Не веря себе, я перечел еще раз. Да, ошибки быть не могло. Я держал в руках обрывки Евангелия на бретонском наречии! Я ужаснулся при мысли о том, что мог бы по рассеянности использовать страницы из книги, не удосуживаясь их прочесть.

Кто и зачем кощунственно поместил сюда Книгу, чтобы таким непристойным образом опозорить ее? Сомнений не было, кто-то решил над нею надругаться, ведь судя по ее виду, она предназначалась явно не для чтения. Я вознегодовал и решил пренебречь телесной чистотою ради чистоты духовной. Я бережно обнял книгу и вынес ее из позорного заточения на свет Божий. Бредя по саду, я рассматривал свою находку. Увы! Жители Керзервенн оставили лишь десяток нетронутых страниц, остальные же были порваны и использованы. Я был сокрушен.

Когда я вошел в залу, кузен заметил перемену в моем лице. Он спросил, что со мной произошло, и предположил, что слишком жирная свинина успела навредить моему желудку. Я уверил его в том, что здоровье мое безупречно и выложил на стол найденную мною изуродованную книгу. Кузен мой поморщился и попросил убрать "это" со стола подальше, так как от "этого" прескверно пахнет отхожим местом, а жена его, в нынешнем ее положении, не переносит подобные запахи. Я потребовал объяснений относительно книги. Кузен пожал плечами, назвал меня попом-мракобесом (ты же знаешь, что он сам ни во что не верит), и обещал рассказать историю этой книги с условием, что я немедленно уберу ее со стола.

Я бережно убрал со стола поруганную Книгу и отнес ее к себе наверх в комнату, которую мне отвели. Спустившись вниз по старой скрипучей лестнице, которая готова была рухнуть подо мною, хотя я не считаю себя излишне тучным, я застал супругов за каким-то оживленным спором, который прервался тут же, как только я оказался подле них. Кузен выглядел взволнованным и раздраженным.

– Помолчи, Маргарита, – сказал он отрывисто, и обратился ко мне: – Моя жена просто помешана на всех этих поповских историях. Как и обещал, я расскажу Вам про эту книжицу.Я думаю, что Вам, дорогой мой кузен, как и всем, кто занимается нашими скромными и никому не нужными нижнебретонскими рукописями, известно имя Жана Юэльвана.

– Разумеется, – отвечал я, – Он был священником в Брие с 1679 по 1684 год…

– Хорош священник! – перебил меня мой собеседник, – До того, как он принял сан, успел побывать и моряком и мушкетером, и, наверное, много пролил крови человеческой, прежде чем заделаться спасителем душ. Я-то знаю, в семье до сих пор о нем много чего рассказывают.

– В семье? А разве он нам родственник? – удивился я.

Нам – нет, – сухо отвечал мне кузен, – а вот Маргарита (так звали его красавицу-жену) состоит с ним в дальнем родстве.

Тут мой кузен пустился к такие генеалогические изыски, которые утомили бы тебя, возьмись я их пересказывать. У нас в Бретани почти все друг другу родственники: издавна в семьях рождалось помногу детей, пятнадцать, а то и двадцать потомков – и в наши дни не редкость. Боюсь, что твои парижские приятельницы, которые всеми силами противятся воле Божьей и природе человеческой, дабы произвести на свет как можно меньше отпрысков, пришли бы в ужас, узнав о нашем бретонском чадолюбии. Следовательно, когда люди женятся между собой, то у каждого в придачу к нескольким десяткам собственных родственников, прибавляется еще столько же со стороны супруга или супруги. Поэтому родство Маргариты с Жаном Юэльваном меня ничуть не удивило.

Закончив свой рассказ о родственниках, кузен продолжал: